В Божией Матери поражала больше всего отца нашего Ее доброта. Выдержать ее не мог никто по естеству. Свою пренебесную доброту Владычица наша дарила самым скорбящим и нуждающимся. И казалось, чем больше слез и стонов проливалось на Соловках, тем больше изливалась любовь Ее. Богоматерь Любящая, Добрейшая Добрых как бы вбирала в Себя все скорби и слезы их и одаряла в ответ Своей превосходящей царственной добротой.
“Никто не мог выдержать ее долго. Первые явления Владычицы Небесной длились не более получаса, и иные соловецкие ясновидцы падали в изнеможении. И народ наш постигал великую тайну Святой Руси, тайну ее скорбей. Любовь Божия изливается в условиях крайнего стеснения. А в естественном состоянии, в силу падшести природы, не может быть открыта. И открывалось другое: потому Бог попускал столь великие безмерные скорби, что желал покрыть стократ превосходящей Своей любовью. А если бы не стеснения и не кресты, не могла бы Его любовь излиться в такой полноте”.
“Мы хранили Лик Добрейшей добрых и благовествовали о Ней среди нашей паствы. Многие не могли сдержать слез, хотя плакать запрещалось, и мы учили их о плаче внутреннем, подобном внутренней молитве, о безмолвном плаче без слез.
Россия некогда знала Добрейшую добрых, Мать свою, но померкло солнце земли русской, и много злодеев исказило образ нашего Отечества, принеся печати чуждые и навлекая на себя гнев святых”.
“Видел я, как среди адских скорбей выковывался в горниле огненном новый человек, рождался человек преображенный. И видел Совет Пресвятой Троицы, Его премудрость, определившую для избранных кратчайший путь к преображению – Соловки. Кому мог – открывал. На кого Пресвятая Дева указывала, тому шел и возвещал.
Богоматерь многих здесь взяла в особый Свой удел. Приходила, помазала, называла любимым чадом и говорила, что призовет в свой час в удел Свой, только необходимо претерпеть земные скорби. Что видит как любящая Мать их страдания и в скорбях близка, как никогда. Богородицу Матерь Рыдающую, Добрейшую добрых любили мы и ждали, не чаяли души в Ней. И в годы явлений Ее, особенно в 1939 г. жили мы от явления до явления, осмысляя сказанные Ею слова”.
“С глухой тоскою смотрели мы на фарисейскую красную церковь, как называли мы образование митрополита Сергия. Разве познали отмирские священники благодать Божию? Открыты ли им были высоты и восшествия? Говорил ли им Господь? Десятки наших братьев сподобились слез и прозрений Симеона Нового Богослова, а в миру не оставалось священников, выдерживающих хотя бы суд праведности. И снова и снова постигали смысл страданий: иначе не может быть явлена слава Божия. Положено поскорбеть”.
“Видел я, как Пресвятая Дева как бы дрожала в холодном поту, принимая в Себя скорби кричащих младенцев, как стрелы. И, подобно матери после родов, упокаивалась, подавая венец отскорбевшему”.
“Исчислить и понять силы ангельские, ходившие с Пресвятой Девой, Добрейшей добрых – не могли мы. Как косяки рыб, устремлялись за Ней: куда Она, туда они. А иногда за Ней увивался целый сонм усопших, и среди них много младенцев, замученных, нерожденных, абортированных”.
“Посвящение России Божией Матери – вот где оно совершилось. Иного выбора в те годы не было: покров и удел Владычицы Небесной, растоптанный под Ее стопой враг человеческий – или срамота и гибель. От Соловецкого креста черпается посвящение России Пресвятой Богородице. Как мы, соловецкие, иного выбора не имели – покров Пресвятой Девы, или гибель в руках вражиих – так для всего мира вскоре.
Ей я обязан тем, что выжил, пережил смерть,” – говорит владыка, – “победил самого дьявола, и не сломил меня злобный его рык”.
Бог попускал последнюю степень немощи и нищеты. Уходили силы, останавливалось само дыхание. А затем как бы вливались теплые потоки, и немощи как рукой снимало. И благодать подавалась, какую невозможно получить никак иначе, но только проходя через порог смерти.
“Спасением на Соловках служило страстно́е помазание (которое сегодня проходит наша церковь). И несмотря на грязь, вшей и смрад параш, были мы счастливее всех смертных. Счастливее вас даже, верующих. Тяжесть некая спала с нас. Пресвятая Дева объясняла: совокупной соловецкой жертвой прощен первородный грех Адама. Был он искуплен жертвой Сына Ее единородного, Спасителя, в Иерусалиме, но с тех пор столько грехов совершило человечество, что потребовалась вторая Голгофа.
И при Ее словах испытывали мы изумительную легкость и парение, как бы ходили в другом теле, в высотах первозданного Адама. Ангелы, сопровождающие Богоматерь, с великим удивлением взирали на работу, производимую Ею, Премудростью Божией, и неустанно восхищались Ею”.
Владыка рассказал про женщину, убитую при групповом изнасиловании. О нее гасили окурки и злодейски закололи штыками. Среди этих злодеев особенно выделялся один садист-маньяк. Уже осужденный за изнасилование на Соловки, учил других, бесноватых. Лицо ее было изуродовано, глаза выколоты, – сплошное кровавое месиво.
Были насильники так пьяны, что забыли убрать следы преступления и ушли. А на следующий день, придя, увидели ее лежащую в чистых одеждах, с зажившими ранами – как деву прекрасную. Садист тот бросился было на нее, как его ударило, словно током, и парализовало, и упал замертво. А когда пришел в себя, перекрестился и стал кричать, корчиться, стонать, причитая, прыгать, показывать куда-то пальцем, рвать на себе одежды, лаять, как пес – сошел с ума… Его здесь же пристрелили дружки его, опасаясь, что свои же узнают, и дадут срок.
Потом она исчезла. Ее назвали Соловецкая дева Феврония.
“Были случаи, когда исчезали заключенные. Лагерная охрана очень боялась этого. Их искали с овчарками, автоматами, прочесывали лес, заглядывали под нары, устраивали групповые допросы, угрожали, требовали выдать, думали, скрываются где-то. А их забирали ангелы живыми на небеса, и я потом видел их стоящими, как свечи, над соловецкими бараками и о нас молящимися”.
Владыка показывал, как в ангельском теле он много раз возносился над Соловками.
“Мог ли я служить старые каноны по древним книгам? Соловки требовали своих песен. И сердце принимало только то, что шло от ангелов”.
Богоматерь Добрейшая добрых часто приходила с Богородителями Иоакимом и Анной, первосвященником Захарией и Елизаветой праведной, с Иосифом Обручником, Иосифом Аримафейским, святыми женами-мироносицами и праведными девами.
Одно из Ее откровений в великой славе (владыка исчезал на несколько дней): Пресвятая Дева явилась в сопровождении трех дев и Иоанна Крестителя и сказала: “Мы пришли за тобой, чтобы посвятить тебя в высокие тайны Божии и дать тебе тело нетления. Предшествующие твои скорби давались для обретения тела светов”.
Божия Матерь источила свет из Своего Сердца, и владыка впал в забытье. После посвящения восстал как бы в другом теле. Казалось, он состоит из чистейшего света, ангельского, и видит Богоматерь уже неземными очами.
– Теперь ты видишь Меня такой, какая Я есть, какой Меня не может видеть ни один из смертных.
“Я желал бы продлить этот состояние, подобно тому как апостолы желали разбить кущи на Фаворе при Преображении, но Богоматерь сказала: “Позже”, – и, уйдя, вернула меня в прежнее немощное состояние, и лежал неподвижно. Пресвятая Дева показала мне тело светов по преображении, и какими скорбями дается оно.
И видел я любовь Богородицы как Матери к Своим детям. Не было на земле сердца более чуткого и матерински любящего, чем Ее, безотказное. Она читает то, чего никто не может прочесть, приходит и задает самый сокровенный вопрос, и Сама же его разрешает. Она слышит крик каждой души, как крик раненой птицы. Ее любовь к каждому из Ее сыновей и дочерей такова, что Она тотчас же готова принести Себя в жертву, отдать Свою кровь до последней капли, истощиться, до безумия страдать.
Ее любовь именно безумная. Богоматерь забывает обо всех и вся, когда служит кому-либо: перед Нею единственно Христос. Она есть действенное олицетворение любви, утраченной осатаневшим (попавшим во власть дьявола) человечеством. Я видел Ее много раз, обезумевшей от горя. Богородица являла на Соловках такую любовь к закалаемым Ее детям, какую не часто обнаруживала даже к избранным душам. Вот почему и степень просветления закалаемых, просвещенных Ею, была необыкновенной”.
“Над соловецкими погостами зияющие дыры, входы в преисподнюю. Стояли над ними и молились, и закрывались входы. И души упокаивались”.
“Кто напишет песнопения наши соловецкие, переделанные старые акафисты – медовые реки, сладчайшие? Дивная молитва давалась”.
“Сергий вызывал возмущение у праведной России. Не видел я ни одного приличного священника, сочувствовавшего ему. Переходившие в сергианство рассматривались нами как предатели, потерявшие совесть и веру. От них отступали ангелы, благодать и паства. Доносительство было у них в крови – доносили друг на друга, на паству, на исповедников. Попав в заключение, искали вырваться любыми силами, определялись в охранники и отличались особой жестокостью. Знали о происхождении сергианства, оформленного Берией и Сталиным, но боялись сами и скрывали от других. В лагере искали привилегий.
Даже уголовники их презирали. Презирали их и красные власти. Видел это я в 1939-м на допросе в Бутырке: с каким пренебрежением следователь ГПУ обращался к красному попу! В Бутырской тюрьме тех, кто не боялся пыток и их не боялся, того не трогали.
Власти ставили целью уничтожение православия, и сотрудничавшие с ними священники не “спасали” церковь, как считал Сергий, а разрушали ее вместе с коммунистами, нашу национальную всероссийскую святыню.
…Они были злые и ожесточенные. Отлынивали от трудов, не имели никакой молитвы и веры. Молиться могли только в храмах, в рясах, а без них теряли самообладание и превращались в каких-то жалких злыдней. На второй срок приходили совершенно сломленные. Другого духа были.
Урки “укатали” двух священников-сергианцев за доносы (строчили их в администрацию, ища выслужиться, чтобы их перевели в охрану). Приходилось, когда в первые годы сажали в камеру к уголовникам, доказывать, что я другого духа. Не верили, всех попов считали на один лад. И много понес за них, пока урки не убедились, что батюшка другой, свой, отец родной, и стали за меня горой.
Как белые отличались от красных благородством, честью и чистотою натуры (лучшие среди них), так катакомбное священство отличалось от красного.
Не верьте сергианцам, будто церковь пошла за их красным соглашателем. Десятки тысяч воинов Христовых дало православие в 30-е годы. Вечная им слава и память на небесах. От них, а не от прихлебателей из красного котла, пойдет новая ветвь чудотворная.
В первые годы, когда сажали еще сергианцев, я пытался говорить с ними о вере, потом понял: “повернутые”, и оставил”.
“Мы ничего не боялись. Стесненные условия – самые лучшие. В служении, в безотчетном вверении Ему Господь начинает действовать по вере. Наступает переключение в порядок Его Царской власти. Выход из сетей падшести дается крестом и крестным усилием”.
“Нет ни одного обстоятельства на земле, самого крайнего, чуждого и нежелаемого, которое Господь, любящий и милостивый Отец, ни предопределил бы для спасения души. Поэтому иного ничего не хочет Он, помимо всецелого вверения в Его пресвятую волю и смирения с обстоятельствами настоящего”.
“Кто принимает как данное все, что ни даст Господь, силы и здоровье, немощь и болезнь, тому споспешествует Он и благоволит, молитву того слышит и откликается на его просьбы. Кто противится Ему и ищет своего, того и Господь оставляет на время без внимания”.
“Обещал я, созерцая Добрейшую добрых, Соловецкую Невесту Спаса на крови, передать миру, какова Она. Месяцами испытывал я величайшее потрясение от образа Ее, Небесной Доброты, и поклонялся Ей, олицетворению лучшего в народе и церкви. Богоматерь обещала открыться России в образе Пресвятой Доброты во дни, когда в Ее Материнской любви возникнет особая нужда. Поочередно будут атаковать семь голов дракона, но Россия выстоит и сбросит их в пропасть, и примет день Пречистой Девы”.
“Величайшая из тайн: облечение России в ризы Богородицы уже свершилось. Мои явления, говорила Пресвятая Дева нам на Соловках, взывают к святости и обязывают к перемене человеческого существа. Но прежде должны пожечься грехи, наступить разочарование в путях дьявола и быть услышан зов Божий”.
“Мир греха прекратит свое существование внезапно”.
…Царство Божие было не просто близко, как возвещал Предтеча перед земным служением Господа, но уже наступило. Вместе с огненным прижиганием старых ран Россия преображалась в славу Грядущего во Имя Господне.