О диалог, достойный
двух возлюбленных, двух маслин:
− Мой Господин.
Ложусь ли, засыпаю, просыпаюсь,
бедствую ли, упокояюсь,
безумствую ли днесь −
где Ты?
− Я здесь.
О, умащающий главу мою скорбями,
пеплом посыпающий в знак покаянья
(тьма нападающих окрест)!
Где Ты?
− Я здесь.
И что ж, что многочисленны враги
и каинитов злобствующая спесь.
Впиваются энцефалитные клещи…
О, помоги!
− Я здесь.
Блаженный Иоанн
Юношеское увлечение поэзией пришло как спасение от обыденности и одиночества. Оно давало возможность через рифму выражать отношение к реалиям жизни, облагораживать бытие или вскрывать ошибочность состояний человеческого духа, его ложные выборы и обманчивые ценности.
Пытливому уму юного поэта, только начинающего свой путь, уже тогда было тесно в рамках общепринятых догматов. Стремление познать мир, жить без навязываемых границ не могло не отразиться на вкусах и пристрастиях в области литературы.
Жизнь в столице давала колоссальные преимущества. Так или иначе, это было окно в мир, дающее бесценную возможность искать и находить. На территории тогдашнего Советского Союза такой возможностью еще обладали, пожалуй, только портовые города.
Яркий дух инакомыслия побуждал немногочисленную интеллигенцию к поиску. Москва была здесь вне конкуренции, являясь центром той ойкумены, где можно было задавать нестандартные вопросы, а главное, получать на них ответы и реализовывать свои чаяния и ожидания.
Когда мир враждебен, невозможно без Бога
Родившись в интеллигентной столичной, хорошо образованной семье с деспозинской родословной, Вениамин, игнорируя запреты общества, увлекся зарубежной литературой, обратился к трудам западных философов и мыслителей. Стал не только пользователем, сторонним наблюдателем, заглатывающим идеологическую наживку, а думающим, активным читателем.
Вениамин смолоду был личностью деятельной. Полюбил литературу, открыл ее для себя как источник жизни, способ выразить себя. Пассивное чтение – не для него. Все пропустить через себя, пережить, прочувствовать, осознать, пресуществить и преподнести миру новое слово – свежее, чистое дыхание своего юного горячего открытого сердца.
Читал без устали. Много писал. Уже тогда завязался сокровенный диалог с миром, со всем живым на земле. Душа вольно или невольно обращалась к таиннику своей души, всматривалась внутрь себя, прислушивалась ко внутреннему собеседнику. Завязывался таинственный доверительный разговор прежде всего с самим собой, а потом и со всем миром.
Первые попытки – проба не пера, а скорее всего себя. Кто я? Из чего состою? Душа будто на кончике пера, когда жаждешь излить, вытащить из глубины сознания саму суть, облечь в слово, назвать, проявить и пустить в самостоятельную жизнь.
Думается, именно здесь один из истоков и начало пути, на котором невозможны ложь и лукавство, где некому и незачем подыгрывать. Пишешь не на заказ, а по зову сердца. Не можешь не писать, иначе выльется через край, не удержишь в себе. И когда мир холоден и равнодушен, а реалии окружающей жизни вызывают неприятие и протест, – уже невозможно без Бога.
Момент истины запоминается на века
Природа поэзии такова, что все ее лирические вибрации, тональность исповедальности направлены на предполагаемого собеседника − своего рода посвящение. Здесь открывается небо, начинается путь.
Поэзия может многое и движима универсальными законами. Ими же таинственно хранима. Здесь невозможны ложные образы, нет места дешевым трюкам, слащавым спецэффектам, подменам. Стираются все химеры.
История литературы знает немало примеров поэтических мотыльков-однодневок. Написать можно обо всем, но выживут и взойдут только живые семена. В процессе домостроительства, закладки фундамента своего творческого ‘я’, проявления внутренних замков, в развитии художественного и (обязательно!) личностного потенциала невозможно не столкнуться с проблемой выбора, с болезненной правдой о себе, с обозначением внутренних и внешних границ.
Каждый в свой час подходит к черте, оказывается у особой отметки, миновать которую невозможно и необходимо сделать свой единственный, судьбоносный выбор. Момент истины, точка невозврата. Столь волнующий, судьбоносный момент душа запечатлевает, запоминает на века. Таково обязательное условие и один из наиглавнейших пунктов на таинственном пути сердца, после которого душа или воспаряет белым лебедем в небо, либо черным вороном устремляется вниз.
Одержавшая победу и воспарившая в небо душа остается верной себе, хранит внутреннюю чистоту и непятнаемость, на всех поприщах жизни возрастает и благоденствует.
Первой была госпожа Поэзия
Способ самовыражения у будущего о.Иоанна совпал с желанием запечатлеть время в поэтической форме. Склонность к философии, блестящий аналитический ум, недюжинный интеллект могли предполагать стезю прозаика. Разве мало прекрасных разножанровых форм, позволяющих раскрыть себя? Первейшим подспорьем в начале пути всегда являются дневники: от скупых и лаконичных заметок-констатаций до романного повествования. Однако первой была госпожа Поэзия.
Потом придет еще тысяча и одна форма собеседования с миром. А пока поэзия, и сразу блистательная! Легкая и пружинистая, глубокая и содержательная, неоднозначная по смыслу и счастливая, что вырвалась на волю.
Поэзия, особенно в русской литературе, практически всегда рассматривалась как жанр философии. Некий сплав, поэтическое выражение философской мысли. Поэзия, как правило, была не описательно-повествовательной, а затрагивала вечные вопросы бытия. Созвучие разума и сердца, таинственная перекличка, пытливый взыскательный диалог.
Контролируемая государством религия шагала в ногу с материализмом
Основной вопрос философии и основной вопрос поэзии.
Философы всех времен и народов решали вопрос – что первично в мироздании: бытие (материя) или мышление (сознание), материальное или духовное (идеальное)? Определяет ли бытие сознание? Такова первая, онтологическая сторона.
Вторая, гносеологическая, связана с ответом на вопрос: познаваем ли мир? Способен ли человек познать мир таким, каким он существует в действительности?
В зависимости от ответов на эти вопросы выделялись два основных направления: материализм и идеализм. Сторонники первого утверждали, что первична материя, существующая независимо от сознания, бывшая до него и на определенной эволюционной ступени своего развития породившая сознание, которое, следовательно, подчиняется законам материального мира.
Материализм хорошо согласовывался с научным мировоззрением и был основополагающим в эпоху социализма и планируемого коммунизма. Под материалистическую идеологию была подведена солидная научная база.
Формирование личности на этой основе успешно использовалось как база и в гуманитарных сферах, и в творческих лабораториях.
В этих реалиях было суждено родиться, жить и формироваться личности Вениамина Береславского, который интуитивно, не от ума, а от сердца выбрал второе направление – идеалистическое. Основополагающим здесь было утверждение, что сознание или дух не только существует независимо от материи, но и порождает ее.
Идеализм в понимании большинства тесно увязывался с религиозным мышлением и был категорически запрещен. Концепции идеализма негласно принимали многие, но признание и исповедование такого принципа во времена совка было наказуемо.
Идеализм и религия различаются в крайне важных аспектах: последняя требует принятия своих положений на веру, в то время, как идеализм пытается доказать свои положения и имеет под собой определенную научную базу.
В стране советов контролируемая государством религия шагала в ногу не с идеализмом, а исключительно с материализмом. Законодательно отделенная от государства, церковь фактически тесно сотрудничала с ним.
Поэзия − таинственный вход туда, где доступно недоступное
Высочайший долг и посвящение поэта − не увязнуть в субъективно-родовом, личностном, ветхом, а вобрать в себя чаяния, ожидания, устремления большинства. Сказать так, чтобы свое стало общим, таинственно сочеталось с людьми, в настоящем и грядущем, было понятным, родным и близким сквозь века. Не резало слух, не пугало анахронизмами, а целительно питало душу и отвечало духу времени, пусть даже и опережая его.
Поэзия – соборное сердце. Сочетанность, заповедный таинник всех времен и народов.
‘Поэзия − истина в бальном платье’, – лаконично, но емко и изящно сказал в свое время Жан-Жак Руссо. Трудно что-либо добавить.
Трудно для кого угодно… только не для о.Иоанна. Его истина вмещает в себя все миры, обнимает все эпохи, цивилизации, не зная границ и преград, ведает обо всем и обо всех. Но, пожалуй, самое главное – только поэзия о.Иоанна являет миру ослепительные богородичные ризы в сиянии таинственных светов, крепкие рыцарские латы, благородные доспехи.
Поэзия о.Иоанна – Ее Величество Жизнь, вмещающая всех, от калики перехожего, зэка заплеванного до наследника царского трона, последнего из деспозинов. На все откликается всевмещающее, огромное и ни на миг не закрывающееся сердце помазанника.
Поэзия, своего рода интеллектуальная интуиция – уникальная возможность создания поэтической модели мира. Совокупность слов, мысли и чувств, которая рождается благодаря удивлению, сомнению, одиночеству, чувству оставленности и ощущению трагической расколотости бытия. Своего рода медитация как способ познания, таинственный вход туда, где доступно недоступное.
Подстрочник бытия
Основная задача поэта – непосредственное выражение сути бытия.
Вольно или невольно, осознанно или интуитивно, но Вениамин в свои молодые годы уже тяготел к философской поэзии. К творчеству, в котором тесно переплетаясь вырастали один из другого вечные вопросы бытия. Благодаря его художественной интуиции мир рассматривается не только как красота, но как серьезный нравственный выбор, как потенциальная возможность раскрытия своего ‘я’.
‘Высшая поэзия – прочитать душу как она есть’ (из дневников о.Иоанна).
Если говорить о красоте, то только о божественном ее начале, красоте как первооснове. Поэт-философ с самого начала задавался вопросами бытия и всегда имел свою точку зрения. Знал, как выразить словом свое поэтическое видение. Его творчество уже тогда побуждало к действию.
В своих стихотворениях о.Иоанн ни в молодости, ни сегодня не задерживается на внешней стороне явлений. Его взгляд не останавливается на предметном мире, а всегда устремлен в суть. Не просто констатирует факты, наблюдает происходящее, а видит второй план, сокрытые за ним таинственные обстоятельства. Пишет свой подстрочник бытия.
У поэта-философа нет случайностей и второстепенности. То, что зачастую у обывателя лежит на поверхности, у поэта является мистической сутью глубокого и до поры до времени сокрытого процесса. Преломленный под авторским поэтическим лучом, пустяк повседневности, связанный с жизнью человека, оживает, обнажает истинность своего духа и порою совершенно неожиданно для обывателя раскрывается в глобальный процесс. Уникальные плоды дает союз силы и образности мышления, пытливого совестливого ума со способностью яркого, самобытного выражения мысли.
Жизнь в пакибытийном междумирии
Величайший поэт, отец Иоанн на личном опыте познал, что означает жизнь в пакибытийном междумирии. С юности и по сей день этот уникальный человек находится за пределами интересов адамитов, банального времяпрепровождения, примитивного обывательского мышления. В творчестве, как и в жизни, уходит от постыдного разрушительного обобщения, ведущего к мнимому равенству и братству: ‘быть как все, как у всех, не хуже других’.
‘Не как все, не со всеми’, − тяготилась душа, жаждущая больше всего истинного братства и рыдающая о еще не обретенных своих. Интуитивно чурающаяся всеобщей уравниловки и общепринятого мышления совка, внедренного в сознание людей с далеко идущими планами.
В поэзии Вениамина печать иного мира, в котором только любовь и милосердие, а основной инструментарий − особый язык души. Истинного поэта-философа всегда интересуют два мира: мир земной − эмпирический, реальный, и мир духовный − мистический, идеальный. Он всегда жаждет гармонии, ищет, болезненно-мучительно переживая диссонанс.
Простой, доступный, родной, удивительно камерный и располагающий к себе – все тот же юный Вениамин из канувшей в прошлое Москвы и блаженный отец Иоанн, человек-вселенная вне территорий и границ. И тот и другой всегда избегали панибратства, холуйского отношения к миру, а главное, к человеку. Аристократический почерк проявился в свое время в поэтическом письме и сохранился до сих пор. Не размениваться, не снисходить, не лакейничать, но вбирать и сострадать, рукоплескать и возрыдать этому миру. Всегда творить, всегда созидать!
Творческая искра высекается только из таинственных недр мирового бытия, из умения сопереживать, сочетаться, соразделять. Предметом творчества и главным героем Вениамина, а в дальнейшем отца Иоанна всегда был человек и обстоятельства жизни, в которых он находится. Человек и мир вокруг него, как определяющий интерьер. Поэзия всегда способствовала постижению нравственных примеров и преобразованию в душе человека. Философское постижение мира, как способ нравственного самосовершенствования.
Провозвестник поэзии новых времен
Поэзия во все времена стремилась создать свой идеальный мир. Промыслительно в ожидании чуда к ней обратился и Вениамин. Еще на заре своего творчества интуитивно оценил возможности строительства своего сокровенного мира. Золотой мост из страшного ХХ века, из запечатанной семью печатями страны таинственно начал выстраиваться уже тогда. Мост между философией и поэзией, прошлым и будущим, миром реальным и идеальным, государством запретов и догм и братским народным вече, цивилизацией порочной, обреченной и богоцивилизацией дев и поэтов.
Русские философы, как и поэты, за редким исключением ищут истинной целостности, синтетического единства всех сторон реальности и всех движений человеческого духа. И те и другие (особенно поэты) претендуют на неотмирскость, стремятся воспарять над обыденностью. Но что противопоставляют ей? Создавая прекрасноликое бытие, красиво и грациозно преподнося его, зачастую живут за чертою добропорядочности, совестливости, элементарного благородства, нарочито демонстрируют первичные культурологические навыки, а об остальном, как будто бы и не слыхивали. Заигрывают с князем мира сего, подыгрывают ему, иносказательно или открыто воспевают, заключают с ним союз. Трагически констатируют: ‘Я идеальный и я реальный − совсем не одно и то же’. Сетуют и ссылаются на то, как страшен мир…
Дарование Вениамина, гораздо позднее проявившееся во всей полноте в творчестве отца Иоанна, было иным. Никаких подмен, двойных стандартов, двоящегося ‘я’. Ровное, целомудренное, целенаправленное начало. Чистое ровное дыхание, огненность сердца. Всегда ярко выраженная позиция, никаких разотождествлений в жизни и на бумаге.
Непятнаемая совесть. Никаких излияний ‘утонченной, но непонятой’ души, у которой между тем за спиной оставленные жены, брошенные дети, загубленные сердца, неоплаченные счета, преданные друзья. Вся жизнь на острие пера и на пределе пульса.
Редкий дар, свидетельствующий в первую очередь об избранничестве и целостности натуры, верном сердце и чистоте помыслов. Полное и абсолютное вверение доброму Промыслу, тонкое понимание мира, в котором суждено было родиться.
Поэзия мысли ранее была прерогативой таких поэтов, как Пушкин, Лермонтов, Тютчев и др. Отец Иоанн своего рода провозвестник поэзии новых времен. Его поэзия предстает миру в новых ритмах, иных формах, совершенно неожиданных и недоступных ранее вибрациях от других источников, из глубин его страждущего блаженного сердца.
Правда как сердечная доминанта, внутреннее основание. Совесть как фундамент бытия.
Сердце о.Иоанна не терзают страсти мира сего. Он не спотыкается о его реальности, не смотрит на него из придуманного идеального поэтического зазеркалья. Пишет как живет, живет как пишет.
У отца Иоанна знание торжествует над незнанием, правда – над ложью, добро – над злом, мир горний, мир добрых ангелов – над миром бренным, будничным. Абсолютное торжество Божией Матери, ее сила и правда, ее величайшая победа над атеистическо-эзотерическим и ньюэйджеровским миром.
Поэзия старца как образ жизни
Среди философов и литературоведов бытует мнение, что далеко не всякому времени дается чувство поэзии. Есть времена поэтического безвременья, творческой глухоты. Стоит добавить, что не всякое поколение в этом времени способно не то что творить, но даже слышать поэзию. Внимать ей, следовать ее высоким принципам и идеалам.
Особо трудным во все времена было верное рыцарское служение слову, несломленность духа, высочайшее устремление к непреходящим идеалам, верность автора самому себе. Сколько уж их было на потребу: за гонорар, за скудное пропитание, на верхотуру служебной лестницы, для прекрасных дам, во услаждение своего напыщенного эго… Неважно: выжить ли, свести ли концы с концами, или под всеобщее рукоплескание пройтись нобелевским лауреатом. И в том, и в другом случаях зачастую умалялась совесть, шла двойная, тайная игра, замалчивалась таинственная потребность души, ее мистическое предназначение.
Скоротечность человеческой жизни, особенно для творческой личности прямо и косвенно связана с таинством поэтического дара. Каждый поэт считает своим долгом преподнести миру свой сокровенный концептуал, явить свое ‘я’. Пропеть свою лебединую песню. От внешнего – превозмочь себя, успеть все, смочь сказать, донести людям – до таинственного внутреннего, где основной лейтмотив как вечная тема жизни и смерти, тайны прихода человека в мир сей.
И то и другое безусловно свойственно отцу Иоанну и чудодейственно уже сегодня открывается миру. Неисчислимо количество поэтических строк. Один за другим издаются большими тиражами сборники и альманахи. Неустанный каждодневный богодухновенный труд.
Мудрая поэзия старца − как образ жизни, как способ мышления, уникальная возможность собеседования с миром, таинственное посвящение. Универсальное владение словом. Потребность увековечить события, запечатлеть в удивительном рисунке мир и все чувства, переживания, образы, которые он в себе несет.
Поэтический дар как благословение свыше
Принципиально и бескомпромиссно, смело и неподкупно отец Иоанн год за годом слагает непрерывную поэтическую поэму жизни. Без игры в поддавки, не прогибаясь ни перед кем, предельно откровенно облекает в поэтическую форму все спорные, кровоточащие, провокационные вопросы, связанные с делами мира сего.
Как все поэты от века, Иоанн Богомил говорит о смерти как таковой, – но при этом делится уникальным, парадоксальным знанием. Мир погряз во зле. Попраны его святые и святыни, все перевернуто и искажено. Но у отца Иоанна нет трагического мироощущения, присущего всем поэтам. Мир не есть зло, и смерть не является злом и безысходностью. Нет слащавости, агрессивного животного страха, парализующего от неизбежности смерти. Есть абсолютная победа жизни, великий переход, перспектива светлых уделов, духовное возрождение души и ее взросление.
Драматическое бытие и его бытописание, упадок и уныние, неуемная потребность упиваться безысходным, плачевным состоянием вещей отцу Иоанну не свойственны по определению. Сила его творчества – в созвучии и согласии, в практической и опытной связи между знанием и деланием, между описанным и пережитым. Ни при каких обстоятельствах желаемое не выдается за действительное.
Поэтический дар отца Иоанна как особое благословение свыше – одна из уникальных граней его многообразного гения.
Беспрецедентный случай убегания от гарантированного счастья
Как все начиналось?
Москва… Юному Венечке 13-14 лет. Уныние, тоска и непонятость одолевают его ищущую душу. Реакция молодого сердца на реалии совка: апатия, непринятие действительности, отчуждение, одиночество. Душа отторгает практически всё и вся. Возрастной, но в духе зрелый, созидательный бунт, который принесет плоды и промыслительно станет преддверием будущего, одним из его основных векторов.
Начало перемен совпало с тяжелой болезнью. Длительное, тоскливое пребывание в стенах дома. Любознательный взгляд останавливается на книжных полках огромного старинного шкафа. Как будто его не было раньше! Потянулась рука к книгам, и нахлынула лавина чувств, эмоций, переживаний. Душа обомлела, и подросток перечитал всё что возможно.
Вначале отклик вызвала поэзия Маяковского, далеко вышедшего за пределы школьной программы – перечитал всего, а не только историю о ‘краснокожей паспортине’. Потом были Вознесенский, Евтушенко, Рождественский. Особую любовь вызвала тогда еще запрещенная Марина Цветаева, ее поэзия произвела очень сильное впечатление.
Несколько десятилетий спустя отец Иоанн скажет, что Вознесенский, Маяковский и Цветаева были своего рода учителями, проводниками в мир ее величества рифмы. Тайну поэтики слова он будет постигать на страницах их стихотворений.
Как результат увлечения поэзией, пришел период стихосложения, стихотворчества. Мятежная ищущая душа вырвалась из плена действительности и стала выражать себя через поэтическое слово. Зарифмовывала скучную, ничего, как казалось, не обещающую прозу жизни. Делала это весьма успешно. На страницах тетрадей вспыхивали неожиданно красивые и высокие образы.
Неожиданно Вениамин был приглашен домой к главному редактору журнала ‘Юность’ − одного из самых популярных, престижных, многотиражных и действительно читаемых изданий того времени. Одетый в синий костюмчик юный поэт принес дюжину тетрадок и декламировал более двух часов. Редактор с супругой (детской писательницей) были в полном восторге. Обещали непременно напечатать, предрекали большое поэтическое будущее. Вынесли вердикт: молодой талантливый Вениамин – сложившийся, оформившийся поэт. Яркий, самобытный, значительно сильнее самого Вознесенского.
Вскоре редактор позвонил Вениамину: ‘Я приготовил для вас десять колонок в ближайшем номере журнала! Это всесоюзная известность, гарантированный входной билет в высшую поэтическую лигу и колоссальная перспектива роста!..’
Ошеломленный, растроганный, безусловно окрыленный признанием, молодой поэт… ответил отказом. Будущему отцу Иоанну было открыто: в момент согласия и принятия блестящей перспективы издания своих стихов в официальных источниках он потеряет себя. Сотрет свою индивидуальность, переступит через собственную совесть и станет рупором власти, чуждой системы и идеологии, требующей от него тематических, заказных, бездушных, безжизненных стихов. Вениамин не мог позволить себе сломаться, а придворным глашатаем быть не хотел.
Талантливый юноша продолжал писать в стол. Со временем пришла другая манера письма. В тот период доминировала удивительная поэзия Цветаевой. Ее смелая, богатая, крепкая рифма будоражила сознание и приглашала к действию. Чуть позже сердце Вениамина было покорено Шекспиром – волновал некий дух, который незримо и мощно присутствовал во всем творчестве великого поэта. Но к 21-22 годам поэтический дар иссяк.
Началось время философских, духовных, эзотерических исканий. Поэзия отошла в таинственные глубины души и сердца и до времени сокрылась. Таинственно зрела и деликатно ждала своего заповедного часа. И этот час настал.
Ушло в небытие ветхое прошлое, канул в лету мирской образ ищущей души молодого образованного столичного интеллигента… И вот спустя три с лишним десятилетия поэзия мощно и властно ворвалась в жизнь уже отца Иоанна. Новая, зрелая, ни на что не похожая, ни на кого не равняющаяся, взращенная безусловно прошлым, но вызревшая, вскормленная на других пастбищах.
Сегодня поэзия Иоанна Богомила – итог всей прожитой жизни, голос из глубины веков, квинтэссенция накопленного опыта, сумма всех знаний.
Многочисленные самостоятельные сборники (более 20 томов за последние десять лет!), уникальная стихотворная псалтырь, поэтические молитвы… Стихотворные летописи, вкрапления в статьях, очерках, эссе, семинарах… Кажется, нет темы, которую бы о.Иоанн не затронул, не явил миру в поэтической форме. Его рифма ничего не боится, не обладает лживой стеснительностью, ни с кем не кокетничает, никого не задабривает. Поэт блестяще пользуется ею. Она неожиданна и неиссякаема, поскольку отец Иоанн черпает слова из бездонного источника универсума.
Отец Иоанн − неупиваемая чаша живого слова, которое обладает невероятной силой, гармонизирует душу человека, упорядочивает сознание. Очищает, врачует, обоживает. Его поэтические молитвы и стихотворения исполнены огненного рыцарского духа, способного запретить, запечатать злое начало в человеке, стереть тотальное зло на земле.
Истинный поэт − божий вестник, ранимая и нежная душа. Белый голубь, посол мира. ‘Если можешь не писать, не пиши’, – советовал в своем дневнике неизменный авторитет для отца Иоанна, его друг в вечности Лев Николаевич Толстой. Но если можешь писать – пиши! Делай, что должно: лепи, созидай, пересотворяй заново человечество, формируй сознание людей – новых, добрых и чистых!
Час за часом, день за днем слагается поэтическая книга жизни отца Иоанна. Она всегда о любви, о добром Божестве, о перспективе, о великой лестнице восхождения, непрестанного и прекрасного.
‘Поэзия рождается из любви – да. Но и из подвига. Из подвига противостояния миру, противостояния себе вчерашнему’ (из дневников о.Иоанна).
Стихотворения Иоанна Богомила рыдают, обличают, скорбят, иронизируют, иногда кажутся шаловливыми и задиристыми. Отец облекает их в любую форму: от простонародных частушек и запевок до высокой оды, от тончайшей нежнейшей лирики и философских раздумий до горькой иронии. Это всегда путь вперед, прорыв, только на восхищенной радости и в торжестве победы!
‘Истинный поэт – тот, кто создает новую архитектурную постройку, т.е. творит на совершенно новых основаниях.
Начало поэта всегда новая вселенная, открытие новых врат и сфер, а не окопаться в бродско-ахматовском гнезде и преспокойно в нем орудовать, как мышь’ (из дневников о.Иоанна).