Неугасимая псалтырная свеча
Всегда в ее руках была псалтырь. Мне было тогда невдомек, что это за таинственная книга. Кругом торжество зла и сатана правит пир среди чумы – а псалтырь возвещает царство Бога и победу святых. Кругом спирает виски от кошмарных наитий и эсхатологических ужасов: страшные суды и вечные муки, антихристы, левиафаны. Кругом церкви с инквизиторами и святыми, иконами и камерами пыток, кельями и темницами. В Царствие доступ только ‘своим’ – с фарисейской меткой на челе… А псалтырь повсюду насаждала мессианистическую эру и Царство святых!
Неслыханно! Могли ли Экхарт и Якоб Бёме, Бердяев и Сергий Булгаков в самых дерзновенных мечтах видеть то, что Давид возвестил, а святые чтением псалтыри утверждали?
Матушка не просто творила псалтырь – пребывала со святыми в Царствии. Каждое слово оживало в ее устах, как икона. Носительница сферы, обживала каждый псалом как дом. Потому и учила, посмертно открываясь из Царствия, о Псалтырь-граде с 20 улицами по числу кафизм, 150 домами по числу псалмов, квартирами по числу стихов псалма и божественными обитателями по таинственным смыслам, заключенным в стихах.
Было ей сновидение – из псалтыри, которую читала: выросли розы – одна до потолка, другая меньше. Огромное множество душ ползут, едва переступая со ступени на ступеньку, призывая на помощь мощь святых, останавливаются, умоляют, задыхаются, ниспадают… Она же легко поднялась вверх и вошла в Чертог.
Вымаливание греховной чаши на псалтыри
Нигде в христианстве, ни у каких т.н. ‘святых отцов и матерей’ вы не встретите учения о греховной чаше. Матушка, напротив, часто употребляла этот термин. Чисто богомильская категория!
Псалтырь творила благоговейно – с целью вымолить греховную чашу. Омовение, псалтырь, поклоны, евангелие, Слово Божией Матери не цель, а способ вымолить греховную чашу. Вот с чего начинается подвижничество! У каждого своя греховная чаша, наработанная от рождения или в прежних жизнях. Ее нужно вымолить, что возможно.
Богомилизм здесь полностью разнится с традиционным христианством. Христиане говорят: первородный грех – основа. Искупить его невозможно. Только заслугами Христа (скажем: заслугами церкви). Человек и после полувекового подвизания остается с теми же грехами и с ними умирает…
Иначе говорила матушка: вымаливать возможно! Человек может в крайнем случае и сам освободиться от греховной скверны. Но нуждается в помощи. Старец вымаливает свое чадо. Можно молитвой вытащить душу со дна адского. И тащила часто буквально из преисподней. Попросится к ней бывший туберкулезный или спидовый. Матушка ему: ‘Тебя, дитя мое, тащить придется с самого адского дна, где твоя душа сейчас находится’.
Псалтырная молитва имела конкретную цель. Матушка творила псалтырь следованную, чтобы после каждой кафизмы конкретно вымаливать больного, грешника или свое чадо. Такова была традиция вычитывания экзортического молитвенника за болящего или грешника с целью его полного очищения. Вера матушки в действенность псалтыри была такова, что искренне спрашивала при встрече: ‘Ну как?’ Имела в виду: простились грехи? стяжал Святого Духа? облегчилась чаша? ‘Я за тебя молилась на псалтыри’. Абсолютно уникально!
Сорок псалтырей
Зимний Почаев. Мороз минус тридцать. На улицы никто не выходит. Дьячок в храме Иова Многострадального бурчит себе под нос молитву. В храме двое калек и три бабульки, как заведено… А Евфросиньюшка стоит на пронизывающем ветру без рукавиц, в осеннем пальто. Псалтырь ее греет.
‘Кто псалтырь читает, тому ничего не страшно. Вымолишь грехи свои на сорока псалтырях, и холод тебе ничто. Никаких болезней. Дьявол не имеет силы’.
Какой крепостью божией обладала! Открывала тайны непочатые. ‘Если хочешь всерьез, чтобы простились грехи усопшего – вычитай за него сорок псалтырей’.
Такие наставления можно услышать и от обычной старушки панихидной, что подвизалась за небольшие гроши вымаливать усопших. Но благословит Евфросиния своим мелхиседековым жезлом – обретешь крылья на молитве, и вымолишь не одного, а десять, сам того не ведая.
Двенадцатиглавый
В 70-х годах приехала в Почаев молодая красавица Нина, одержимая демоном – обольщать монахов. Евфросиния провидела неладное: ‘Уезжай, пока не поздно! Нет греха страшнее’.
Не послушалась. Поймала в сети монаха. Того выгнали из лавры, а в блудницу вошел двенадцатиглавый бес. Мучил по ночам. Сходилась с бесом, как с мужчиной. Не помогали ни молитва, ни источники, ни вычитки, ни чары знахарей. Батюшки злорадствовали: наказал Бог за тяжелейший грех! Никому на ум не приходило помочь несчастной.
Полгода обивала несчастная порог Евфросиньюшки. Понимала: никто, кроме старицы, не поможет. Истинная сила духовная в Почаеве – она. Матушка сначала не соглашалась, видя, какие предстоят ей искушения и страдания, какое зло может выйти от такого исцеления, как будет избивать ее двенадцатиглавый, с какой силой обрушится на нее после псалтырной молитвы.
– Ступай от меня. Поделом. Я предупреждала.
– С места сего не сойду, пока не начнешь обо мне молиться. у-ух! – бухнулась в ноги с тяжелейшим стоном.
Скрутил ее дракон здесь же, на глазах святой. Слышно было только: ‘Погибаю! Погибаю!’
Евфросиньюшка посмотрела на нее и смилостивилась. Стала поминать на молитве. Велела покаяться перед бывшим монахом.
Демон вскоре отступил. Но стал мстить… через исцеленную. Несчастная схватила толстую ореховую палку и со страшной силой обломила ее о голову матушки. Страдалица побежала в храм, держась за голову, чтобы спастись от ударов. Нина достигла ее и там – и била, била… Напоследок схватила стул. Старица еле успела прикрыться руками. Потом пальцы были черными, как бы обуглившимися, голова – в огромных шишках. И опять чудо: исцелилась едва ли не на следующий день! Хозяйка удивлялась: от таких ударов поправляться год в больнице. Милостью Божией зажило!
Двенадцатиглавый не унимался. Нина разломала железным ломом келью матушки. Крошила, пока не осталось от нее ничего кроме развалин. А теперь и почаевский сарай снесен, и место, где молилась в Успенском храме, заставлено комодами…
Молитвенница Сварога
Молитва матушки была сакральна, круглосуточна. Спит на обшарпанном черном старорежимском диванчике полусидя всего два часа. Во время тонкого сна ручки движутся – перебирают четки, и губки шевелятся в молитве… Перед четками благоговела. Называла их сильнейшим оружием в брани наряду с правильным крестоналожением, псалтырью, Киприановой, постом.
Молитвы выбирала нетрадиционные. Например, известна уникальная молитва древнего подвижника Киприана. Но молитва Евфросинии, данная свыше, по сути открыта впервые. Киприанову так не творил и не знал никто – была особой силы.
Киприанова в устах матушки имела неслыханное действие. Демоны ее боялись как огня, хотя и ‘лили кипяток на спину’, обещали отрубить голову, перепилить пополам… О сражениях своих с лютыми духами злобы говорила только самым близким чадам. Но кому открывала ангельские миры – проходили и вратами преисподней. Постепенно вводила в Киприанову, открывая окно духовной брани.
Молитва ее по вере была вдохновенна, лепкой самого Скульптора небесного, поэмой Автора вселенной, Песнью песней премудрого Соломона. Не помню случая, чтобы кого захотела – не вымолила, пожелала – и не исцелила. Всевышний, видя ее скорби и готовность умереть из любви к Нему, дарил все что просила, и более того. И окружающие, недавно равнодушные, становились живыми аллилуйными молитвенниками, благодаря Отца Небесного за совершенные чудеса.
…С точностью часового мастера всматривается в сердце. Пора на молитву: ровно двенадцать. Что бы там ни было – хотя бы десять истребителей одновременно решетили пулями – ровно в двенадцать на молитву. Хотя бы атомная бомба или политический переворот – на молитву!
Ничто так не ценила, как благодать. Никакие имущества земные для нее не существовали. Небесные мастерские открывали ей свои двери, и знала велию лепку – веле-лепие рожденных свыше. И спешила к ангелам-скульпторам нового рождения. Из простого прихожанина за полгода лепила воина Илии и Эноха.
Мир очами Евфросинии
Тот, кто ее знал, начинал видеть мир очами Евфросиньюшки. Прививалось особое духовное зрение, исключающее сделку с совестью. В Переделкино ехать – не к писателям, а к источнику Казанской Божией Матери. В Москву – не за тряпичным хламом, а за благодатью к святому Сергию. Просфорки, святая вода – и летать на ночной молитве!
О чудесах, бывших с нею, могла в простоте рассказывать часами. Сядем с одним из наших отцов в пятикратно увеличенной собачьей конуре и слушаем ее рассказы. Церковная свечка, керосиновый фитилек вместо лампадки и светлые матушкины глаза… Ловим каждое слово. Благодать в нем, сила небывалая! От Амфилохия вознеслась в сферу чудотворений, от Саввы наследовала премудрость, от Евдокии, ее духовной наставницы – молитвенную ревность, и сама любила наставлять – учительница по призванию.
Чудеса ее переполняли сердце слушателя. Овчарки ее не трогают, к родственникам переносится по воздухам. Монахи расступаются перед ней, когда Иов Почаевский приглашает ее к мощам. Трижды возрожденная из смерти. Переболевшая всеми страшными болезнями. Прошедшая через все сталинские институты. От школы до тюрьмы, от больницы до молитвенной кельи…
Евфросиньюшка прорывалась сквозь ритуальный маразм, институциональные штампы. Чего ни коснется – живет, летает. Вводит в благодать. Да что рассказы или поклоны – достаточно просто коснуться ее руки, посидеть с ней рядом.
Говорить много не любит. Кто ее духа, ‘не познавший’ (не заключивший завет с дьяволом), несмотря на грехи и греховную чашу, через поставленные печати будет как она. Чему учит – навечно. Душа уже не забудет, даже если в смятении и отступит ненадолго, не в силах воспринимать крестопоклонный свет и подниматься в пренебесные сферы.
Двенадцать ночи, а мы не можем оторвать от нее взора, и ничего не нужно. Слушать ее – больше, чем молитва. Смотреть на нее – что на икону, пребывать с ней – как в Царствии.
Ты не забываешь обо мне, святая матушка из Царствия. Одиноко без тебя, как тебе тогда, в земные дни. Инопространственно ты рядом. Что за жизнь, Господи, в церковном измерении? В Царствии.
Есть тайна подвижничества, не сводимая ни к поклонам, ни к псалтыри, но к большему – к таинственной Деснице. На ком она, тот свят!