Жития не пишутся о живом ближнем. Где-то там, в паноптикуме – мартирологи, мартирии, жития… Святая Евфросиния ни-куда не уходила. Ее нетленную плоть положили в пещеру. От мироточивых мощей гроб покрылся клейкими небесными маслами, и вся матушка просияла небесной радостью небожительницы.
Бог прославил старицу так, как не прославлял ни одного подвижника в XX веке. Мощи ее благоухают. Рядом с ними постоянно происходят чудеса. Продолжаются мироточения, явления матушки многим и исцеления. Школа Евфросинии начинает торжествовать в Испании и Хорватии, Японии и Америке, как если бы она пребывала на земле во плоти или сошла по второму сроку.
В последнем откровении Евфросиния называет себя одной из двенадцати малых богородиц из свиты Пресвятой Девы – тех, кто рождает Христа во внутреннем нашем.
Житие Христа, писанное им самим
Я счастлив, что в ее житии нельзя ничего понять. Оно столь же запечатано, как Христово Евангелие. Сегодня мирно и чинно понимаем мы, что Бог воплотился на земле, принес себя в жертву ради спасения… В ранние же времена евангельские сказания казались чистым безумием. Понятно – Заратустра, вознесенный к огненному престолу Ахурамазды, получивший от него наставления о небесном царстве и составивший Авесту. Понятно – Мухаммед, бывший в общении с архангелом Гавриилом и составивший на тысячелетия Коран, священное писание ислама. Крест же – ‘безумие для эллинов и юродство для иудеев’.
Житие Евфросинии, смею сказать, ее малое соловецкое евангелие – на первый взгляд, такое же безумие. Ее всюду гонят, бьют. Сторожа храмов натравливают огромных псов. Игумены под видом постройки кельи хотят отнять у нее молитву. Страшные двухметровые старухи с челюстями как у акулы приходят с целью разорвать ее на куски. Чуть не ежедневно умирает, по две-три недели лежит неподвижная, приговоренная всеми к смерти. Внезапно встает, бежит в храм к полунощной, опаздывает. Здесь ей ‘сажают’, кто-то ‘работает’…
В обычном ветхом порядке абсолютно недоступно для понимания! Если же приобщен к страстнoму (переведен на евангельские часы) – становится понятной любовь Евфросиньюшки к Евангелию Страстей.
Спаситель приобщил ее к своим искупительным скорбям и сделал любимой ученицей. Житие Христа, писанное им самим – самое незабываемое и яркое о ней впечатление. Блаженная Евфросиния несла дух самого Христа (!). Ученику ее открывалось, как много искусственных привнесений, чуждого духа, как много в христианстве такого, чего Спаситель не благословил бы, чего никогда не сделал бы сам. Если бы Христос открывал тайны своих внутренних переживаний, что видит в своих учениках и окружающих, колеблющиеся пришли бы в ужас от таких описаний! Не смогли бы перенести. Потому и ограничивался притчами, говорил намеками.
А у меня была и есть Евфросиньюшка. Жила старушка в пятикратно увеличенной собачьей конуре. По ночам бегали коты и астральные крысы. Фитилек догорал в керосиновой лампе вместо лампадки и паникадил. Но благодать густая и – ангельский чертог. Ходил я в Ефросиньюшкином облаке: и молитва в ночном храме при свечах, и блаженно. И ночевать в Успенском соборе в окружении странниц-бабуль и скаженных мужичков, тогдашних съеденных совковскими мамами калик перехожих, принявших веру православную – чудо! И слетать на Почаевскую горку, где источник св.Анны-пророчицы. Или расположиться где-нибудь на травке напротив кременецкого горсовета, ‘дуя’ псалтырь и ‘хлеща’ поклончики по три тысячи за ночь. И слышать ее голос: ‘Наташка! Наташа, не ‘работай’!..’ И: ‘Кипяток льют на спину! Читай Киприанову!’ – экзортическую молитву на изгнание бесов, столь сильную по действию, что требуется разрешение старца на ее вычитывание. ‘Не могу молиться больше, сил нет. Завтра пойду на проповедь – летать буду’.
Где благодать, там и церковь
Что мне нравилось в ней: неотмирская. Как летающая тарелка, как облако живоносное. И по земле-то еле ходила. Монахи тыркались: кто, мол, что? Замолившаяся прелестница? Для них она никто. НЛО, живой Неопознанный Летающий Объект.
Много дураков постившихся было, и молящихся ведьм, и крестящихся аферистов, и дундукающих иерихонских труб, и разнообразной формы дугообразных колесом-покати животов. Да только церковь – уголок святыни, где дыхание Божие. Расположусь на четырехслойной клеенке близ Евфросиньюшки, и хорошо.
– Матушка, можно с вами в келье ночевать?
– Да у нас места-то, детка, всего на двоих в собачьей нашей конуре. Я и Наташа. Где ж ты расположишься?
– В ногах.
– Пошел бы в гостиницу монастырскую или в ту что напротив, светскую. Снял бы номер и спал спокойно.
– Нет, матушка, лучше в собачьей конуре.
Где благодать – там церковь. Где хорошо, там церковь. Там, в твоем шалашике метр на полтора – пятимерное пространство, а под гранитными сводами с химическими запахами да хитрющими глазами тяжело мне, пытка. Супротивница, блудница вавилонская имитирует Пречистую. Другая жена, и под ногами у нее не луна, а голова Иоанна Крестителя, ибо гонит святых. И на голове у нее не царская диадема, как у апокалиптической Солнечной Жены, а инквизиторская шапочка. Насмотрелся я…
Как быть с церковью этой, веющей склепной стариной? Или в другую крайность податься – к зубрилам-протестантам?
Нет, нельзя церковь предавать, поскольку свята и поставлена от сотворения мира. И покуда на земле свет, хранится и церковь, как облако небесное и скиния живая. Но нельзя и принимать с ее настоящими болезнями и адскими поражениями, поскольку осквернена. И понимай как хочешь. И оставлять нельзя, и принимать. И святая и оскверненная. И апостольски-безмолвствующая. И едино-расколотая. И соборно-разбредшаяся. На языке танна[1] – оскверненная святыня. По-гречески – апостасийная.
Остается видеть ее такой, какой ее Господь создал. Нужно око, взирающее издалека, из пятого измерения.
Совершаются духовные роды церкви. Нельзя бросать ее больной. Нельзя, подобно протестантам, хулить, отвергать ее таинства, Пресвятую Деву, Евхаристию. Но еще хуже, подобно фарисеям, слепо блюсти древние каноны и смертоносной буквой убивать живых святых.
Где веяние Святого Духа на живоносных водах? В распрекраснейшем 103-м псалме живописуется образ истинной церкви: ‘Поставил ковчег на водах, шатер распростер на небесах…’ Я им был храним, как младенец Моисей в корзинке, брошенной в воды Нила. В ковчеге на водах плавал с Евфросиньюшкой между Почаевым, Кременцом и Святой Горкой. На небесах был от блаженства. Помню, тогда приятель-композитор приглашал в хрустальный дворец в пригороде австрийской Вены. Да какая Вена, если в евфросиньюшкиной собачьей конуре – царство небесное! Туда залезу и блаженствую.
Христиане тем и живы, что юродивые, и облекаются в одежды, каких на земле нет. И знают блаженство большее, чем двухтысячедолларовый-в-месяц рай с идеалами истеблишмента и оком, вперенным в телекомментарии к 25-й несуществующей главе Нострадамуса.
Церковь мечты господней
Церковь мечты Господней. Ею предварится золотой век – какой ее хотели видеть святые, о какой грезил император Николай, рыдала императрица Александра Федоровна.
Раньше отцы боролись с ересями еврейскими и греческими, с разными гностиками. Сейчас – ‘нью-эйдж’, колдуны, йоги. Церковь выйдет победительницей над четвертым измерением, и космический змей покорно ляжет под ноги Солнечной Жены. И не вселенскими соборами, а веселыми вече святороссов утвердится на земле свет Царствия. Утвердится ослепительная, дивная святыня неземной доброты: православие за вычетом того, во что превратили христианство (и язычество) жрецы-институционалы.
В 1991 г. Россия приняла церковь такой, какая ей досталась. Не удалось отрясти прах сделок с ГПУ. В 1917 отвергли ‘жандармских клобуков’, в 1991 приняли с красной меткой на челе. Но нельзя ни принимать, ни отвергать! Не архивариусно-нотариальная, музейно-экскурсоводческая церковь – свыше сходящая. И если Царь о себе свидетельствовал ‘Аз есмь Хлеб, сходящий с небес’ и уподобил себя манне, сыплющейся в пустыне, то и церковь Его не институт, а облако свыше. И не дом молитвы, а тайна присутствия Отца Небесного – или ничто. Где встанет прозрачная скиния, смонтируется мост, осуществится транссубстанциация (пресуществление) и войдет свет Царствия в земной наш небытийный мрак – там церковь, и Дары, и Чаша, и благодать, и Христос-Жених. И за одно ‘Господи, помилуй!’ – высоко восходящим старческим голосом – можно отдать девяносто томов собрания Льва Толстого с Дидро и Руссо впридачу.
Тайна подвижничества
Я десять лет провел с ней неотлучно, хотя виделись не чаще нескольких раз в году. Не сподобился видеть никакого чуда – большему был свидетелем. Чудо общения с живой святой, приобщения к сфере православия Святого Духа. Однажды войдя в эту намоленную скинию и неопалимый куст, оставить его невозможно.
Теперь понимаю: она меня окрещала, мелхиседекова первосвященница, когда я ее дважды постригал – в монахиню и схимонахиню. И она причащала меня нетленными святыми дарами, когда я причащал ее в красковском домашнем катакомбном храме, в доме отца Ильи.
Хранила. Любовью окормляла. Но слышал от других: вчера матушку выгнали из дома, и ночевала где-то в деревянных развалинах брошенной хаты без крыши с закопченной черной печью при температуре минус десять… Снимет демисезонное пальтишко, поправит две длинные шерстяные кофты, любимые ею (связал кто-то из чад), и ревностно перекрестившись – на поклончики. И стопы горят…
Евфросиньюшка была живым неукоснительным узким путем и дивным живым мерилом. Спросить у нее, что истинно, а что ложно, что православно, а что нет – матушка Духом Святым отвечала безупречно верно. И в отношении духа в человеке никогда не ошибалась.
Что я унаследовал от нее? Наверно, образ человека небесного, подвижника блаженного. Духа ее исполнился, печати ее стяжал, а путем пошел – каким Всевышний благословил идти. Ведь и Евфросиньюшка отличалась от слепивших ее старцев Амфилохия и Саввы. Помазание таинственное обрел – в нем тайна спасения, тайна подвижничества. Если не коснулся жезл Вседержителя чела твоего – тщетны подвиги и подвизание. Сколько бы поклонов ни творил, слез покаянных ни пролил, если нет избраннической печати на челе – пиши пропало.
Каждого Святой Дух ведет по-своему. Но непременно таинственное на вес платины преемство печатей, и на веки вечные подобает хранить благодарность избраннику, коснувшемуся тебя жезлом.
Евфросиния, можно сказать, из двухсот миллионов российских православных и атеистов хрущевско-брежневских времен единственная жила, как Бог того желал. Жила как в Царствии Небесном. Жила в блаженстве. Какого это стоило ей креста, читатель поймет, надеюсь, хотя бы отчасти по ее собственной исповеди в конце этой книги.
Привратница брачного чертога
Сколь таинственно учение истинного православия, столь благолепно и перспективно для подвижника третьего тысячелетия! Святая матушка Евфросиния – привратница Брачного чертога, сегодня и вовеки с нами, как сама Пречистая Дева. Матушка рада передать свои печати и поделиться наставлениями с любым, кто постучится в дверь ее кельи, кто посмеет приобщиться к тайне ее престола близ Огненной Иерархии соловецкой Второй Голгофы. В посмертных откровениях на мирровых мощах Евфросиния просит призывать как можно чаще и искренне ее имя и обещает помочь каждому, кто призывает.
О святая мать, я бы говорил о тебе еще и еще! Написал бы тысячи томов – так люблю тебя. Но моя любовь ничто по сравнению с твоей любовью.
Сколько радостных часов было проведено с тобой! Сколько света ты принесла своим чадам! Одно то, что ты есть, что можно посетить тебя, удостоиться беседы… Вспоминал – окрыляла, воодушевляла. Летели на вокзал, покупали билеты – и к тебе, за тысячу верст, в твою ‘собачью конуру’. А хорошо там было так, что не променяешь ни на один хрустальный дворец!
Ты меня родила. Всем тебе обязан. Оставил писательство – взамен дала покаянную скрижаль, и иными открылись Ефрем Сирин, Авва Дорофей в евфросиньином дыхании. Лавра без тебя – ничто. И бытие мое – ничто без тебя, скудное. Некуда мне без тебя, молитвенница святая. И сейчас за любовь к тебе демоны избивают… Но держусь двумя руками за твой жезл. И келейку свою, на манер твоей ‘пятикратно увеличенной собачьей конуры’, только обитую вагонкой, украшаю крест-накрест иконками.
Многоликая, из тысяч окон смотришь на меня из Царствия. И под облучением твоего радостного взора благословляюсь. Нас искали стравить, рассорить в земные дни, поставить стену между мной и тобой. С чем-то был не согласен, не хватало веры. Каюсь, был слеп. Прости, что иногда не смог вместить преисподнюю антисферу, наплывавшую на тебя на сороковой день поста. Но не отрекался ни разу и никогда не отступал, и всегда благодарил, понимая, от кого родился, от кого печати, кому обязан.
Над Почаевом мощи мироточат. В Санкт-Петербурге – перенесение мощей святой старицы Евфросинии. Разве вы не знаете? Мощи над Святой Русью. Земля российская облагоухалась в мощах. Старица является тысячам.
Что я могу сказать о тебе? Люблю безмерно и благодарю за то, что улыбаешься с икон и фотографий. Победительница! Утверждаешь мир Царствия. Что по сравнению с ним поэтическое томление, сомнамбулические выходы, городские маги?
Господи, укрепи. Святая матушка, укрепи меня.