Жития не пишутся о живом ближнем. Где-то там, в паноптикуме – мартирологи, мартирии, жития… Святая Евфросиния ни-куда не уходила. Ее нетленную плоть положили в пещеру. От мироточивых мощей гроб покрылся клейкими небесными маслами, и вся матушка просияла небесной радостью небожительницы.
Бог прославил старицу так, как не прославлял ни одного подвижника в XX веке. Мощи ее благоухают. Рядом с ними постоянно происходят чудеса. Продолжаются мироточения, явления матушки многим и исцеления. Школа Евфросинии начинает торжествовать в Испании и Хорватии, Японии и Америке, как если бы она пребывала на земле во плоти или сошла по второму сроку.
В последнем откровении Евфросиния называет себя одной из двенадцати малых богородиц из свиты Пресвятой Девы – тех, кто рождает Христа во внутреннем нашем.
Житие Христа, писанное им самим
Я счастлив, что в ее житии нельзя ничего понять. Оно столь же запечатано, как Христово Евангелие. Сегодня мирно и чинно понимаем мы, что Бог воплотился на земле, принес себя в жертву ради спасения… В ранние же времена евангельские сказания казались чистым безумием. Понятно – Заратустра, вознесенный к огненному престолу Ахурамазды, получивший от него наставления о небесном царстве и составивший Авесту. Понятно – Мухаммед, бывший в общении с архангелом Гавриилом и составивший на тысячелетия Коран, священное писание ислама. Крест же – ‘безумие для эллинов и юродство для иудеев’.
Житие Евфросинии, смею сказать, ее малое соловецкое евангелие – на первый взгляд, такое же безумие. Ее всюду гонят, бьют. Сторожа храмов натравливают огромных псов. Игумены под видом постройки кельи хотят отнять у нее молитву. Страшные двухметровые старухи с челюстями как у акулы приходят с целью разорвать ее на куски. Чуть не ежедневно умирает, по две-три недели лежит неподвижная, приговоренная всеми к смерти. Внезапно встает, бежит в храм к полунощной, опаздывает. Здесь ей ‘сажают’, кто-то ‘работает’…
В обычном ветхом порядке абсолютно недоступно для понимания! Если же приобщен к страстнoму (переведен на евангельские часы) – становится понятной любовь Евфросиньюшки к Евангелию Страстей.
Спаситель приобщил ее к своим искупительным скорбям и сделал любимой ученицей. Житие Христа, писанное им самим – самое незабываемое и яркое о ней впечатление. Блаженная Евфросиния несла дух самого Христа (!). Ученику ее открывалось, как много искусственных привнесений, чуждого духа, как много в христианстве такого, чего Спаситель не благословил бы, чего никогда не сделал бы сам. Если бы Христос открывал тайны своих внутренних переживаний, что видит в своих учениках и окружающих, колеблющиеся пришли бы в ужас от таких описаний! Не смогли бы перенести. Потому и ограничивался притчами, говорил намеками.
А у меня была и есть Евфросиньюшка. Жила старушка в пятикратно увеличенной собачьей конуре. По ночам бегали коты и астральные крысы. Фитилек догорал в керосиновой лампе вместо лампадки и паникадил. Но благодать густая и – ангельский чертог. Ходил я в Ефросиньюшкином облаке: и молитва в ночном храме при свечах, и блаженно. И ночевать в Успенском соборе в окружении странниц-бабуль и скаженных мужичков, тогдашних съеденных совковскими мамами калик перехожих, принявших веру православную – чудо! И слетать на Почаевскую горку, где источник св.Анны-пророчицы. Или расположиться где-нибудь на травке напротив кременецкого горсовета, ‘дуя’ псалтырь и ‘хлеща’ поклончики по три тысячи за ночь. И слышать ее голос: ‘Наташка! Наташа, не ‘работай’!..’ И: ‘Кипяток льют на спину! Читай Киприанову!’ – экзортическую молитву на изгнание бесов, столь сильную по действию, что требуется разрешение старца на ее вычитывание. ‘Не могу молиться больше, сил нет. Завтра пойду на проповедь – летать буду’.
Где благодать, там и церковь
Что мне нравилось в ней: неотмирская. Как летающая тарелка, как облако живоносное. И по земле-то еле ходила. Монахи тыркались: кто, мол, что? Замолившаяся прелестница? Для них она никто. НЛО, живой Неопознанный Летающий Объект.
Много дураков постившихся было, и молящихся ведьм, и крестящихся аферистов, и дундукающих иерихонских труб, и разнообразной формы дугообразных колесом-покати животов. Да только церковь – уголок святыни, где дыхание Божие. Расположусь на четырехслойной клеенке близ Евфросиньюшки, и хорошо.
– Матушка, можно с вами в келье ночевать?
– Да у нас места-то, детка, всего на двоих в собачьей нашей конуре. Я и Наташа. Где ж ты расположишься?
– В ногах.
– Пошел бы в гостиницу монастырскую или в ту что напротив, светскую. Снял бы номер и спал спокойно.
– Нет, матушка, лучше в собачьей конуре.
Где благодать – там церковь. Где хорошо, там церковь. Там, в твоем шалашике метр на полтора – пятимерное пространство, а под гранитными сводами с химическими запахами да хитрющими глазами тяжело мне, пытка. Супротивница, блудница вавилонская имитирует Пречистую. Другая жена, и под ногами у нее не луна, а голова Иоанна Крестителя, ибо гонит святых. И на голове у нее не царская диадема, как у апокалиптической Солнечной Жены, а инквизиторская шапочка. Насмотрелся я…
Как быть с церковью этой, веющей склепной стариной? Или в другую крайность податься – к зубрилам-протестантам?
Нет, нельзя церковь предавать, поскольку свята и поставлена от сотворения мира. И покуда на земле свет, хранится и церковь, как облако небесное и скиния живая. Но нельзя и принимать с ее настоящими болезнями и адскими поражениями, поскольку осквернена. И понимай как хочешь. И оставлять нельзя, и принимать. И святая и оскверненная. И апостольски-безмолвствующая. И едино-расколотая. И соборно-разбредшаяся. На языке танна[1] – оскверненная святыня. По-гречески – апостасийная.
Остается видеть ее такой, какой ее Господь создал. Нужно око, взирающее издалека, из пятого измерения.
Евхаристию. Но еще хуже, подобно фарисеям, слепо блюсти древние каноны и смертоносной буквой убивать живых святых.
Совершаются духовные роды церкви. Нельзя бросать ее больной. Нельзя, подобно протестантам, хулить, отвергать ее таинства, Пресвятую Деву,Где веяние Святого Духа на живоносных водах? В распрекраснейшем 103-м псалме живописуется образ истинной церкви: ‘Поставил ковчег на водах, шатер распростер на небесах…’ Я им был храним, как младенец Моисей в корзинке, брошенной в воды Нила. В ковчеге на водах плавал с Евфросиньюшкой между Почаевым, Кременцом и Святой Горкой. На небесах был от блаженства. Помню, тогда приятель-композитор приглашал в хрустальный дворец в пригороде австрийской Вены. Да какая Вена, если в евфросиньюшкиной собачьей конуре – царство небесное! Туда залезу и блаженствую.
Христиане тем и живы, что юродивые, и облекаются в одежды, каких на земле нет. И знают блаженство большее, чем двухтысячедолларовый-в-месяц рай с идеалами истеблишмента и оком, вперенным в телекомментарии к 25-й несуществующей главе Нострадамуса.
Церковь мечты господней
золотой век – какой ее хотели видеть святые, о какой грезил император Николай, рыдала императрица Александра Федоровна.
Церковь мечты Господней. Ею предваритсянью-эйдж’, колдуны, йоги. Церковь выйдет победительницей над четвертым измерением, и космический змей покорно ляжет под ноги Солнечной Жены. И не вселенскими соборами, а веселыми вече святороссов утвердится на земле свет Царствия. Утвердится ослепительная, дивная святыня неземной доброты: православие за вычетом того, во что превратили христианство (и язычество) жрецы-институционалы.
Раньше отцы боролись с ересями еврейскими и греческими, с разными гностиками. Сейчас – ‘В 1991 г. Россия приняла церковь такой, какая ей досталась. Не удалось отрясти прах сделок с ГПУ. В 1917 отвергли ‘жандармских клобуков’, в 1991 приняли с красной меткой на челе. Но нельзя ни принимать, ни отвергать! Не архивариусно-нотариальная, музейно-экскурсоводческая церковь – свыше сходящая. И если Царь о себе свидетельствовал ‘Аз есмь Хлеб, сходящий с небес’ и уподобил себя манне, сыплющейся в пустыне, то и церковь Его не институт, а облако свыше. И не дом молитвы, а тайна присутствия Отца Небесного – или ничто. Где встанет прозрачная скиния, смонтируется мост, осуществится транссубстанциация (пресуществление) и войдет свет Царствия в земной наш небытийный мрак – там церковь, и Дары, и Чаша, и благодать, и Христос-Жених. И за одно ‘Господи, помилуй!’ – высоко восходящим старческим голосом – можно отдать девяносто томов собрания Льва Толстого с Дидро и Руссо впридачу.
Тайна подвижничества
Я десять лет провел с ней неотлучно, хотя виделись не чаще нескольких раз в году. Не сподобился видеть никакого чуда – большему был свидетелем. Чудо общения с живой святой, приобщения к сфере православия Святого Духа. Однажды войдя в эту намоленную скинию и неопалимый куст, оставить его невозможно.
мелхиседекова первосвященница, когда я ее дважды постригал – в монахиню и схимонахиню. И она причащала меня нетленными святыми дарами, когда я причащал ее в красковском домашнем катакомбном храме, в доме отца Ильи.
Теперь понимаю: она меня окрещала,Хранила. Любовью окормляла. Но слышал от других: вчера матушку выгнали из дома, и ночевала где-то в деревянных развалинах брошенной хаты без крыши с закопченной черной печью при температуре минус десять… Снимет демисезонное пальтишко, поправит две длинные шерстяные кофты, любимые ею (связал кто-то из чад), и ревностно перекрестившись – на поклончики. И стопы горят…
Евфросиньюшка была живым неукоснительным узким путем и дивным живым мерилом. Спросить у нее, что истинно, а что ложно, что православно, а что нет – матушка Духом Святым отвечала безупречно верно. И в отношении духа в человеке никогда не ошибалась.
Что я унаследовал от нее? Наверно, образ человека небесного, подвижника блаженного. Духа ее исполнился, печати ее стяжал, а путем пошел – каким Всевышний благословил идти. Ведь и Евфросиньюшка отличалась от слепивших ее старцев Амфилохия и Саввы. Помазание таинственное обрел – в нем тайна спасения, тайна подвижничества. Если не коснулся жезл Вседержителя чела твоего – тщетны подвиги и подвизание. Сколько бы поклонов ни творил, слез покаянных ни пролил, если нет избраннической печати на челе – пиши пропало.
Каждого Святой Дух ведет по-своему. Но непременно таинственное на вес платины преемство печатей, и на веки вечные подобает хранить благодарность избраннику, коснувшемуся тебя жезлом.
Евфросиния, можно сказать, из двухсот миллионов российских православных и атеистов хрущевско-брежневских времен единственная жила, как Бог того желал. Жила как в Царствии Небесном. Жила в блаженстве. Какого это стоило ей креста, читатель поймет, надеюсь, хотя бы отчасти по ее собственной исповеди в конце этой книги.
Привратница брачного чертога
Брачного чертога, сегодня и вовеки с нами, как сама Пречистая Дева. Матушка рада передать свои печати и поделиться наставлениями с любым, кто постучится в дверь ее кельи, кто посмеет приобщиться к тайне ее престола близ Огненной Иерархии соловецкой Второй Голгофы. В посмертных откровениях на мирровых мощах Евфросиния просит призывать как можно чаще и искренне ее имя и обещает помочь каждому, кто призывает.
Сколь таинственно учение истинного православия, столь благолепно и перспективно для подвижника третьего тысячелетия! Святая матушка Евфросиния – привратницаО святая мать, я бы говорил о тебе еще и еще! Написал бы тысячи томов – так люблю тебя. Но моя любовь ничто по сравнению с твоей любовью.
Сколько радостных часов было проведено с тобой! Сколько света ты принесла своим чадам! Одно то, что ты есть, что можно посетить тебя, удостоиться беседы… Вспоминал – окрыляла, воодушевляла. Летели на вокзал, покупали билеты – и к тебе, за тысячу верст, в твою ‘собачью конуру’. А хорошо там было так, что не променяешь ни на один хрустальный дворец!
Ты меня родила. Всем тебе обязан. Оставил писательство – взамен дала покаянную скрижаль, и иными открылись Ефрем Сирин, Авва Дорофей в евфросиньином дыхании. Лавра без тебя – ничто. И бытие мое – ничто без тебя, скудное. Некуда мне без тебя, молитвенница святая. И сейчас за любовь к тебе демоны избивают… Но держусь двумя руками за твой жезл. И келейку свою, на манер твоей ‘пятикратно увеличенной собачьей конуры’, только обитую вагонкой, украшаю крест-накрест иконками.
Многоликая, из тысяч окон смотришь на меня из Царствия. И под облучением твоего радостного взора благословляюсь. Нас искали стравить, рассорить в земные дни, поставить стену между мной и тобой. С чем-то был не согласен, не хватало веры. Каюсь, был слеп. Прости, что иногда не смог вместить преисподнюю антисферу, наплывавшую на тебя на сороковой день поста. Но не отрекался ни разу и никогда не отступал, и всегда благодарил, понимая, от кого родился, от кого печати, кому обязан.
Над Почаевом мощи мироточат. В Санкт-Петербурге – перенесение мощей святой старицы Евфросинии. Разве вы не знаете? Мощи над Святой Русью. Земля российская облагоухалась в мощах. Старица является тысячам.
Господи, укрепи. Святая матушка, укрепи меня.