Сокровенная церковь

Серафим Соловецкий

и-П-х… – как воздыхание неизреченное. Истинно-православные христиане.

С 1935 по 1938 гг. пастырей ИПЦ пересажали, в год по несколько тысяч. Овдовела паства. Но Бог не оставлял церковь Свою и Сам принял архипастырство. Чудом на место арестованного духовно рождались и здесь же рукополагались новые пастыри. До 1935 еще оставались немногие храмы. После массовой акции ГПУ по аресту священников ИПЦ церковь перешла в подполье, и, по благословению епископов Дмитрия Голубева и других, “непоминающие” стали служить домашние катакомбные литургии. Благодать их была особая и, как отмечали верующие, большая, чем в храмах.

НКВД тщательно следило и за осиротевшими приходами. Священников большей частью расстреляли, а кого пересажали с четвертным сроком и без надежды на возвращение. Общались между собою шифрами, подозревая, что письма читаются. И хотя подсылали сексотов-стукачей, искренность в церкви не переводилась.

Служили без серебряной утвари, на простом кухонном столике. Свечка, две иконы, Евангелие. Духота, зашторенные окна. Медный крест и батюшка в старых затертых ризах. По 20-30 человек набьется в комнату, иногда и в коммунальной квартире, тайком от соседей. Но приходили ангелы, и служба выходила из времени и из пространства. Течение часов останавливалось. Мирровые благоухания раздавались в бывших гостиных дворах, рабочих коммуналках.

Поменялось многое в церкви. Конформистская церковь “окрасилась”. ИПЦ отличалась несломимостью воли и силой веры. Истинно-Православная не приносила на престол Божий молитв о дьяволе и дьяволоцивилизации. Красный митрополит требовал поминать Сталина, красные власти и запрещал молиться о мучениках. Сатана хотел окрасть престолы Божии: заставить верующий народ молиться себе и забрать благодать у церкви.

Установки красного митрополита вызывали праведное возмущение у молящейся паствы. За кого молиться? За убийц Христа? За строителей цивилизации безбожников? Молиться, чтобы дела их устроились как можно быстрее и церковь окончательно рухнула? Что же, выходит, молиться ко Христу о том, чтобы как можно быстрее погибла Его церковь? Не сумасшествие ли? На чей престол тогда молиться?

Благодать и ангельский покров был с этой, катакомбной домашней церковью. Внешнего благолепия, прекрасных хоров и заведенных календарных регламентов пришлось избегать. Атмосфера, как в раннехристианские времена, с I по IV век. Бывало, узнавали о тайной службе через сексотов и брали прямо на “Херувимской”. Могли и застрелить священника, внезапно ворвавшись в коммунальную квартиру.

Алтарек простой, без просфор. Не было просфорни. Без особого иконостаса, часто без антиминса. Но Господь слышал их прошения и возгласы шепотом о Его узниках, о Его церкви и закрывал слух к молитвам о красных властях в роскошных храмах, где пели правильно и чинно. С тех пор и слышит Господь молитвы ИПЦ и молящихся (50 лет уже кряду) о заключенных, священниках и праведниках, о гонимых, оболганных и затравленных институционалами – о святых “сектантах”.

Сектантами в архивах ГПУ числились тихоновцы, отвергающие красного митрополита, а молящаяся о красных властях, обезумевшая тоталитарная секта, сроднившаяся с откровенными врагами Божиими, именовалась церковью. Не с тех ли пор блаженны святые сектанты? А о проклятых церковниках: “Прости их, Господи”?

“Сектанты” молились об узниках совести, обо всех мучимых в лагерях ГУЛАГа. Церковники – о власть предержащих, о главном кремлевском тиране, о тысячах его палачей, о надзирателях, убийцах и головорезах. Ужас!.. Мыслимо ли, чтобы церковь приносила когда-либо молитву о подобной нечисти и закрывала глаза на гонимых во имя свое, на стяжавших венцы, уже в веке сем перешедших в пакибытие! Ни в какие времена не подвергался образ церкви подобному искажению, как во времена митрополита Сергия.

И молитвам отцов наших открывался Собор новомучеников, величайший всех времен. И уже не боялись ничего: ни арестов, ни пыток, ни гонений, ни голода. Виделось: вот-вот отцы протянут руки и примут их в число своих. И из ангельских кадильниц облагоухают измученное – кожа да кости – тело узника Христова.

Книг служебных не имелось (что могли, переписывали от руки). Пели по памяти и прибегали к живой молитве со слезами. Но какая любовь давалась друг к другу! И какая великой силы исповедь! Обстановка истребовала последней правды о себе. Уже было не до лицемерия, лени, самообмана и всего того, что преследует верующего в обычной сытой обстановке. Обнажалась последняя правда, и рыдали, как на Страшном суде, понимая, что каждая исповедь может быть последней.

Особенно восставали следователи на мощи. Назначенная народным комиссариатом СССР комиссия во главе с Семашко пришла к выводу, что мощи суть “особый гнилостный процесс мумификации”. Чудеса от них отрицались. Красная церковь отмалчивалась. А церковь исповедников умножала мощи.

Мощевито-восковитыми казались большинство исхудавших от постов и страданий праведных отцов, и лики мучеников, судя по опубликованным лагерным фотографиям, пременялись в мощевую клейкость. Множество мощей нетленных распылил Господь в беломорлагах, дмитлагах, озерлагах… Их благоухание раздавалось на домашних литургиях ИПХ. Недоумевала паства: что это? От простых вещей – благоухание, и от книг – фимиам.

Матушка Евфросиния и святой владыка Серафим Умиленный – лишь двое из ИПЦ, еще недавно являвших бесстрашие перед властями. “Сектантов” тем и отличали от церковников. В середине 30-х гонения на сергианцев прекратились, и ГПУ прежде всего устраивало массовые облавы на катакомбных священников и монахов (их большей частью расстреливали после первых же допросов), – искали тайные монастыри ИПЦ.

В лагерях “сектанты” (не сергианцы, тихоновцы) вели себя достойнейше. Не шли ни на компромиссы, ни на сделки, отвергали коммунизм как строй антихристов и отказывались от строительных работ (хотя от других, даже самых тяжелых, не отказывались). Ангел становился с исповедником, и Брачный Одр мерцал ему.

Вот два случая, описанных в рассекреченных архивах ГПУ. Видимо, ужас, поразивший палачей, и сила свидетельств была такова, что не могли удержаться и красные летописцы, чтобы не упомянуть о ней.

“Стойкость и непримиримость т. наз. сектантов до такой степени изумляла заключенных, что рождала легенды. За невыход на работу, за неповиновение раздевали догола, ставили к проволоке под конвой, обливали водой на морозе. Стоит молодой, худой, стриженый, улыбается, молится. Стоит, за проволоку колючую держится. Стоит, не сдается. Уже не молится, еще улыбается… Уже мертвый стоит. Он в раю. Христос терпел и нам велел…”

“Двух пожилых монахов взяли однажды и послушника 16 лет. Привезли в Норильск и требуют от них выхода на производство. У всех троих 25-летние сроки за подпольную антисоветскую организацию и банду. Монахи наотрез отказались. Мотивируют тем, что выходить на государственную работу, значит работать на дьявола, а это большой грех. Согласны исполнять в лагере самую тяжелую черную работу, лишь бы не выходить на работу в Госстрой.

Их много дней мучили в карцере, применяли самые жестокие пытки. Особенно усердствовал лагерный нарядчик по фамилии Ворона. И сильно пытали молодого паренька. К нему, кроме других пыток, наливали под босые ноги хлорную известь и держали привязанным. Известью разъедало мясо до костей. Но он, невзирая ни на что, все равно не соглашался выйти на работу. Тогда к нему запустили гомосексуалистов. Пять дней и пять ночей его мучили, а на шестой выволокли на вахту и хотели поставить в строй направляющихся на работу.

И я тогда впервые в жизни, – пишет заключенный, – увидел такого человека. Не было на нем лица, лишь кровавое месиво. Таким же было и тело: белые кости торчали вместо подошв. Но как только парнишку выпустил из рук Ворона со своими подручными, как он рванулся, крестясь на ходу, в запретную зону возле вахты. В тот же миг автоматчик с вышки перерезал его очередью напополам. Тело повисло на проволоке…”

Господь посрамил иосифлян как трусливую подлую секту, а “сектантам” начертал венцы. Пока церковь официальная не покается в гонениях на верующих и черных печатях Иосифа, над ней будут тяготеть печати авторитарного строя и тоталитарной секты – черты, присущие коммунистической дьяволоцивилизации. И прихожане будут пожимать плечами, говоря “где же здесь Бог?”, поскольку безумная симфония покрасневшей церкви с воинственно-атеистическими властями привела к тому, что церковь приняла сферу “несть Бог”. И тогда “растлешася и омерзишася”, и “несть ни одного благого”.

Бог не оставлял церковь Свою, свидетельствующую в подполье, и после выбора в пользу мученичества тотчас поставлял ангела Своего и являл блаженства, не открытые миру: простертую лестницу и мгновенное восхождение по ней, осиянный Крест Славы уже не умершего, а воскресшего Господа, и Брачный Одр, к которому стекались сонмы мучеников, чтобы сочетаться плотью в плоть со Господом и стать участниками нескончаемой и вечной трапезы, веселения небожительного.

Коммунисты с помощью сергианцев подавляли ИПЦ и ИПХ, куда входили и бывшие белые офицеры, отрицавшие коммунистический строй, откровенно молившиеся о его свержении. К 1935 г. множество иерархов Катакомбной церкви было репрессировано, но Господь хранил верных.

Литургии Серафимова братства

Миллионы жертвенных овнов прошли через Соловки. А тайну их постиг кто-либо, помимо боговидцев? Кому были отверсты очи, кто знал масла соловецкие? Вроде бы никаких славянских клинописей, психоэнергетических пирамид, влияющих на положение оси земной, не оставили Соловки, а тайна их превосходит многие цивилизации прошлого и еще с небывалой силой развернется в третьем тысячелетии.

С каким неописуемым восторгом созерцал владыка наш на небесном экране тайны соловецкие! И сколь велико было соловецкое пространство. И каков соловецкий иконостас с десятью тысячами мучеников, и святилище Агнца Христа распятой любви, собирающего жертвенных вокруг Себя! И каков престол соловецкий и огненный крест. И соловецкий Элеон – погост в 3,5 миллиона ожидающих часа воскресения скелетов.

Встречался владыка наш на Соловках с епископами ИПЦ: Максимом Жижиленко (до революции врачом-психиатром, последним врачом патриарха Тихона, рукоположенным уже после его смерти), Алексеем Буем. Общее находили в резком неприятии сергианцев. ИПЦ отец наш симпатизировал и не более, но никогда не причислял себя ни к одному религиозному направлению, воздерживался: “Монах – человек небесный. Я принадлежу к церкви вселенской. Не должно примыкать ни к одному земному клану”.

Сергианцы мимикрировали под красных, катакомбники ностальгировали по белым и по старым временам. А отец наш принадлежал к блаженным, неземным, к православию преображающемуся присно.

Удивлялся Серафим тому, что ни у одного из сосланных на Соловки, избежавших высшей меры наказания, отсидевших годы в изоляторе, потерявших здоровье, ближних, не было ни малейшего намека на церковное покаяние. С трудом пробивалось нечто в покаянии личном.

У большинства же наблюдалось ожесточение. Одни тупо смирялись, другие гневно восставали и, огненно крестясь, шли на мученичество. Но никто не задавался смыслом: почему, в чем воля Вышнего, ведь попустил Господь подобный ад? Не так ли церковь поступала с неугодными ей пророками, обличавшими фарисейство церковников? Не умерла ли церковь в византийских канонах, не погребла ли сама себя под спудом рутины и мертвечины? Не приняла ли дух мира и меч кесаря? За грехи церковные страдают ее иерархи.

Бог пожелал видеть церковь преображенной. И отец наш отметал, как ничтожный слуховой фон, “за” и “против” советской власти, ИПЦ и «красной церкви». Владыка наш погружен был в пакибытийные Соловки. И слышать не мог о политическом мельтешении. Церковь истинная – как “гора усыренная, гора тучная, гора Божия”, как собранный на небесах Собор великий. Какое отношение к нему имеют коммунисты, сергианцы, катакомбники? И мученичество в ожесточении, хотя и учитывается Господом, но невелико пред Ним.

“Церковь будет каяться до тех пор, пока не примет образа, какой ей от века начертал Господь”, – записал отец на листке бумаги, как бы на вселенскую скрижаль. Господь в скорбях будет наказывать дочь Свою, преображая ее в огненном горниле, чтобы придать ей лепку совершенную, зрак церкви грядущего.

Видел отец наш, вперяя взор свой в книгу небесную, ошибки и отступления. С трудом восходила церковь на высоту, ей подобающую. Больше падала, оступалась, отрекалась от креста. Удалилась от прямого назначения, Господь и наказует ее.

На призыв к покаянию сергианцы, равно и катакомбники ИПЦ, недоуменно смотрели на отца нашего: не обновленец ли? Они – твердого стояния в истине, в церковных канонах.

Как сильна была закваска иосифлянская! Крепость церковная отождествлялась с заведенным укладом. А кто стоял за ней? Евангельский ли Христос? Отверзались ли врата милосердия? Та ли была это церковь, которую задумал Господь еще в земные дни и препоручил Пресвятой Деве на Голгофе в образе возлюбленного ученика Иоанна, и благословлял жен мироносиц, и помазал уже по воскресении, после сорока дней явлений учеников Своих, говоря: “Церковь истинная да созиждется по образу Моему”.

“Единицы нас, истинного духа”, – сокрушалась матушка Евфросиния. И владыка Серафим, отец церкви нашей, говорил: “Единицы понимающих Промысел Божий”. Уклонились иерархи от прямого пути. Мнят, что представляют собой церковь. В обольщении большинство их. Думают, так до скончания века и благословит Господь их ежедневные каноны и под восемь византийских гласов крики “зэков” в монастырских тюрьмах? Позаботится Всевышний о церкви вселенской, церкви Соловецкой.

О, если бы мог с кем поделиться отец наш видениями своими о преображенной церкви! Не нашел ни одного, пока один за другим не появились братья его, Серафимовы. Еще на Соловках решил отец наш, что следствием многомиллионной жертвы, принесенной здесь Господу нашему, и второй, Соловецкой Голгофы будет уже церковь преображенная, вселенская, православие, каково оно на небесах (как он определял его). Красная церковь никакого отношения к нему не имеет. Сияющая Серафимова Ветвь, и отпочковывающаяся от нее церковь Богоматери грядущей.

На ночной молитве владыка видел святых, грозящих пальцами и предъявляющих счеты: мир погибает из-за того, что в церкви заглушается голос покаяния. Кто призывает к покаянию клир – того на Соловки, гноить… И владыка падал на ободранные, распухшие колени и просил у Господа прощения за грехи иосифлянства.

Инквизиторствовали, прости, Боже… Гнали, ссылали, гноили, праведным затыкали рты кляпами. Волю Твою пресвятую искажали. Служили супротивному, кощунствовали, Бога хулили. И грош цена была литургиям, если, выйдя за пределы храма, служили дьяволу, мамоне, похотствовали.

Видел отец наш, какую боль доставляют Владыке нашему Христу грехи церкви. Видел, как церковь распинает Господа. Понимал, почему Господь пожелал распять любимую Свою невесту – чтобы дать ей масла мирровые и дары вечные.

И, открывая Псалтырь, читал ее уже прообразно, по-соловецки. И любимый свой 67-й, что знал наизусть: “Да воскреснет Бог…”, – и начинал рыдать.

“Да утвердится Царство Его, – и уже не будет ни расстрельных смертных трасс, ни ужаса до вышибаемого пота. – Исчезнут они, как исчезает дым. А праведники возвеселятся и возрадуются пред Богом”, – пел отец наш, и видел Соловецкий Собор перед глазами, и всех страдающих. “Изводя окованныя мужеством” – не соловецких ли зэков, мужеством побеждавших красного сатану, Боже, “когда мимоходить Тебе” в кровавой красной пустыне?

И любимое “гора Божия, гора тучная, гора усыренная, гора тучная” – высокая гора Соловецкая. Как молоко, сгустившееся в порошок, собирались души на усыренной Соловецкой горе. И пел: “Вскую непщуете горы усыренные?” Что восстаете, другие церкви? Соловки – гора, благословенная Богом. Бог вселится в ней до конца!

И видел над болотным с гнусами мраком соловецким “колесницу Божию, с тьмами тем” и тысячи радующихся святых, и говорил: “Господь здесь, в Синае, во святем”. И, битый насмерть, с распухшей щекой, окровавленный, ушедший в себя, восходил на высоту, какой еще никто не знал, и пел: “Взошел еси на высоту, пленил еси плен!” Победил, Господи, и в скорбях дал радость, какой нет на земле.

И принял жертвы от всех, кто пришел на Соловки, приял, вочеловечась. И даже в них, неверующих, не понимающих, зачем и что, даже в них вселися! “Господь Бог благословен, благословен Господь! Да поспешит Бог”, – явить славу Соловков и сокрушить главу врагов Своих.

И говорит Господь: от Соловков пойдет обращение миру. Обращу утопленников-старообрядцев, лежащих “во глубинах морских”, “омочится нога твоя в крови” всех жертв соловецких.

Видел я шествие Твое в ночном торжестве, Владыка, “видел шествие Бога моего Царя во святых”. В церквях благословите Господа по всей земле – от Соловецкого источника. И придет час, когда принесут цари дары свои со всех концов земли. И запретит Господь всем зверям и бестиям, и змеям, и волкам в овечьих шкурах искушать святыню серебром и ходить в ожесточении и брани.

“Приидут молитвенники новые и предварят пути к Богу. Царства земные, пойте Богу, пойте Господу своему!” – пел владыка, уже возносясь над престолом Соловецким. И откуда-то из пакибытия антифоном отвечали ему: “Дадите славу Богови, и на Святой Руси велелепота Его. Дивен Бог во святых Своих, Бог Святой Руси. Он даст силу и державу тем, кто поклонится Соловецкому престолу! Благословен Бог!”

И служили отцы Серафимовой Ветви уже литургии Серафимова братства. Уже двенадцать их было в бараке, восхищаемых на Соловецкий Иерусалим. А где-то в двухстах метрах по-прежнему катакомбники замышляли что-то против властей. Кто-то подсматривал, подзуживал… Как далек был отец и от тех и от других! И как велик своим молчанием, как красноречив правдой Божией, открытой, пожалуй, ему одному.

Думая о церковных спорах, чувствовал отец наш: чужое. Не то. И восставать надо на красных, но и одним восстанием ограничиваться плохо: не знают церкви истинной, не прозрели.

Кто каялся – был храним, спасался. Даже если просто расстрелян был, то увенчивался как мученик. А у некающихся только вина увеличивалась за ожесточение. Иные окончательно теряли всякий разум и впадали в животную тупость. А у кого обострялся духовный слух, тем открывались тайны Божии, как великим пророкам.

Боговидцам с дарами Святого Духа от Феодосия Балтского в середине XIX века до владыки Серафима в конце ХХ открывалась воля Божия. Нигде, как на Соловках, не была она так очевидна. Соловки вводили в сферу превечную, и праведники, сосланные туда, научались читать по книге жизни. Потому, возвращаясь в мир, сохраняли они эту соловецкую сферу и благословляли соловецкими маслами, крестами, иконостасом. Соловки оставались с ними.

И наш отец научился распознавать волю Божию в таинственных ее начертаниях, поскольку солнечный луч Соловецкого престола не отступал от него уже никогда и нигде, где бы ни был он. Сидеть ли, ехать ли, ходить ли – все открывал Господь на Соловках и творил чудеса преображения. И исцелениями, и победой над смертью отец наш обязан благодати соловецких тайн, действующих там.

Невысказанные Соловки

Уже в ином, преображенном порядке солнечного града предстоит сказаться Соловкам невысказанным, не открывшимся нам. Сколько талантливых архитекторов, строителей, ученых, богословов, чья жизнь прервалась где-то между 20-ю и 30-ю годами за полсекунды! Какое огромное облако творческой энергии стоит над Соловками! Оно разразится и пойдет на мир.

Есть еще невысказанные Соловки. Сколько ненаписанных повестей и саг, сколько невысказанных слов, сколько исповедей, сколько жизней непрожитых провисло соловецким облаком.

Сколько внезапно оборванных жизней. Сколько нереализованных проектов, ненаписанных симфоний, богословских трактатов, литературных эссе. Облако их стоит над Соловками. Да не обернется оно упырной злобой в знак мести человечеству! Напротив, преображенное, оно будет градостроительствовать богоцивилизацию третьего тысячелетия.

Бог так захотел: прервать творческую энергию многих, оставить невыраженной и невысказанной. Взять в жертву большее – саму жизнь, чтобы потом вернуть ее уже в преображенном порядке, по воскресении. Весь этот творческий потенциал солнечно взорвется и скажется в строительстве третьего тысячелетия.

Соловки еще скажут свое слово, и не только мученичеством святых, но и совокупно всем энергетическим полем, некогда там прерванным и стоящим поныне, как облако, в ожидании часа своего воскресения.

Это ведь город. Там потенциально до 30 миллионов душ выйдут на строительство солнечного града из прерванной жизни и смогут дописать свои рукописания, довести до конца свои жизни. И исполнятся сроки их.

Посты схожей тематики

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

   
1000

Нажимая кнопку "Отправить комментарий", я подтверждаю, что ознакомлен и согласен с политикой конфиденциальности этого сайта