Церковь как святость
Мать Евфросиния, старица Почаевская – едва ли не последняя русская святая. Уникальное явление тайной, внутренней, катакомбной русской православной церкви. Ее высочайшим образом благоговейно чтут многие верующие и священники.
Евфросиния несла сокровище, почти утраченное современной церковью, и вместе с тем в ней не было ничего еретического и сектантского. Преданнейшее чадо церкви, страдала от запустения, царящего в храмах: батюшки не постятся, Духа Святого нет ни на ком. Молилась обо всем мире (носовой платочек на молитве всегда в крови); никого не осуждала, всех принимала в сердце как родных чад. Дух огненной веры своей передавала многим ученикам. Исцеляла на источниках, призывала к странничеству, к святой совершенной жизни. По ее молитвам вставали с одра немощи инвалиды, исцелялись больные раком, туберкулезом, шизофренией. Скорбела столько, что хватит на десятерых…
Неужели мыслима святость в наше время? Но без святости нет веры. Христос, говоря о неодолимости Церкви адскими вратами, предполагал несокрушимость и неколебимость не института, ведомства, общины, организации, конфессии, а Церкви как святости. Так понимали слова Христа учителя и святые отцы православия.
По привившимся у нас житиям святых (традиционные 12-томные жития Дмитрия Ростовского, Филарета Черниговского) сложилось отвлеченное представление о святости. Хрестоматийно-причесанные, глянцеватые жития рисовали сплошь подвиги и торжество; подвижники представлены как идолы, недосягаемые идеалы. Живой облик святого обесценивался, жития кроились по общему шаблону, писались ‘этикетными’ формулами, так что некоторые страницы перекочевывали от одного святого к другому…
Между тем, путь святых всегда более сложен, чем обычных смертных. Святой есть страница в Книге Жизни, неповторимая, не фиксируемая на бумаге, не объективируемая, остающаяся таинственной и соблазнительной для других. О нем можно прочитать, им можно восхититься, просить его помощи, но не должно ему слепо поклоняться, искать в нем недосягаемого идеала. Тайна святых остается загадкой по сей день.
Интересно, что подлинные святые всегда сокрыты. Не в том смысле, что живут где-то в пещерах или недоступных болотистых местах. Нет – невидимо хранимы от нашествия мира, так что порой многие о них знают, но как бы не догадываются об их святости. И напротив, многие старцы и духовники, официально почитаемые, на поверку оказывались малодуховными. Их советы и руководства не приносили деятельных плодов, и многие из ищущих чад оставались неудовлетворенными.
В православии пименовского времени была чрезвычайно распространена пессимистическая доктрина относительно невозможности достижения святости. Батюшки погрязли в сделках с совестью. По мере свершения симфонии церкви с кесарем пропала симфония Царствия. Небесное правительство ангелов и святых (покровительствующих церкви) заместилось бренным, земным. Угасла свеча. Тяжелая картина… О святости ли мечтать при таких заветах! Хотя бы веру не потерять окончательно и безвозвратно.
Десница Божия на ней
Одно только нужно: чтобы десница Божия пребывала на тебе. Прочее – ничто.
Как молиться? Куда идти? Господь ведет. Предаться Ему, чтобы Он действовал в нас. Отречься от себя.
Церковь[1] в этом первая помощница и мать. Определяет своими мерилами степень самоотречения. Измеряет дотошно крест и помогает его нести. Упаси боже своих откровений – вне подтверждения Церкви; своего креста – вне церковного содружества; своих образов – без отчего благословения. Упаси боже!
Я ничего о ней не слышал. Впервые я встретил Евфросинию на паперти Почаевской лавры, когда только обратился в веру. Странничал по России в поисках святых божиих угодников, в поездках не праздных – в желании наставиться, усовершиться. И после многих мытарств и поисков, жажды встретить живого святого, принять печати таинственной осиянной Церкви, внимать ее вибрациям – оказался в Почаевской лавре накануне праздника Успения Божией Матери.
Вижу маленькую сгорбленную старушечку в окружении толпы приезжих, прихожан. Верующих на Западной Украине много, и по воскресеньям, а также накануне праздников семьями садятся в машины и почитают должным поклоняться святым, исповедоваться, причащаться.
Как говорила! Заливалась слезами: ‘Гвозди Ему в святые рученьки вбивали…’ Кругом слезы. Плачут пятьдесят паломников, умиленно взирая на старицу. Небо плачет…
Супротив старицы – бесноватая: ‘у-лю-лю’. Тычет ее в грудь. Та будто не замечает. Ничего себе двухголосье! Христос и сатана столкнулись на маленьком пятачке.
Краем глаза я наблюдал за слушающими. Человек приближался, прислушивался, пару минут как бы входил в поле духовной медитации Евфросинии – и через несколько мгновений у него уже шли слезы: приобщался к невидимому Кресту, тайно присутствовал на Голгофе. Такова сила действия проповеди святых!
Проповедь закончилась. Хотел было уже отойти. Не успел пройти двадцати шагов, как неведомая сила заставила повернуться. Расступилась толпа – и увидел я над головою матушки в перламутровых отливах, словно из слоновой кости, десницу Бога Отца. И услышал слухом внутренним:
‘Вот дочь Моя возлюбленная. С ней Мое благоволение’.
И внял во мгновение, и припал к ней. И старица повела меня в ‘пятикратно увеличенную собачью конуру’, где жила…
Так мы познакомились. В течение нескольких лет я регулярно посещал старицу, став ее чадом, наставляясь от нее в благочестивой традиции святой Руси: чтению псалтыри, поклонам, стяжанию Духа Святого.
Дверь православия Святого Духа
Не знал я тогда, откуда десница эта, почему опустилась над святою Евфросинией. Теперь, спустя годы (и часы перед ее мирровыми мощами, благоухающими во все миры), понимаю: она – мать православия Святого Духа. Вот почему ее успенский одр благоухает. Матушка – живой ковчег, сокровищница печатей. Притекайте и черпайте!
Разве понимал в тот день, что Евфросиния – новый Авраам, и в ней – завет с человечеством третьего тысячелетия? Разве понимал, что матушка – совокупная Церковь-мученица? В ней триста тысяч священников запечатлели свои кресты, сто тысяч новомучеников сложили свои печати. И сам Отец снабдил ее дарами Духа Святого столь изобильно, что хватит на Церковь вселенского православия с тысячами многообразно одаренных подвижников на тысячу лет…
О sancta simplicitas, ее святая простота! И каждое слово – родное. Помню, говорила мне: ‘Ты для меня – второй после Божией Матери’. Я ей: ‘Ты для меня, матушка, вторая после Божией Матери’.
Тогда, когда видел ее во плоти человеческой, понятно, что имел в виду. А теперь понимаю – вторая после Божией Матери, поскольку обладала полнотой Духа Святого.
Сампсон Сиверс, Серафим Вырицкий, Пелагея Рязанская – сколько пробивалось старцев сквозь смуту красной симфонии и церковного запустения! Блистали старец Савва Псково-Печерский, чудотворец Амфилохий (оба – ее наставники)… А Евфросиния была крещена Духом Святым и единственная несла учение о стяжании Святого Духа, владея столь ясными образами, столь очевидными путями и столь прекрасными ключами, что каждому говорила: ‘Вот, возьми ключ и открой дверь. Иди, иди, открой. Теперь – десять тысяч поклончиков, маленькие жертвы, и смело ступай’.
Евфросиньюшка была блаженным заревом рассвета, чуждым застойного болота, поросшей пожухлой травой каменистости. Летала как голубица с горящей свечой в сердце: ‘Живая Божия Матерь… Живой Христос… Божия Матерь говорит… Христос сказал: нельзя, не ходи…’
Вот то, что я искал! Дверь, открытая ею, была дверью Православия Святого Духа. И кто вошел – блажен!
Огненная во всем, чего ни коснется. Даже двухчасовой сон – огненный. Перебирает четки, шевелит губами. Вокруг нее реют ангелы, рюлят демоны – жизнь не прекращается ни на секунду. Полуночная молитва о мире. В час ночи: ‘Наташа! Читай Киприанову! Кипяток льют на спину… Помираю… Кровь из носа хлынула…’ С двух до пяти хлещет три тысячи поклончиков – как прекрасный полет парящей птицы над звонким лесом, над утренним монастырем.
Слово Матери Божией[2] приняла с легкостью, как если бы с Богородицей не расставалась. На тексты откровений смотрела как на письма родственницы своей, Богородицы, как на живое Слово Божие. Ни малейшего сомнения: ‘Так и должно! Дух Святой говорит. Бог действует в нас. Жив Господь’.
О, если бы еще хоть несколько Евфросиний, подвижников ее силы! И един Бог воцарился бы на земле.
Евфросиния олицетворяла истинно христианскую свободу
Что бы ни говорили мы о Евфросинии, десница Божия пребывала с ней. Как бы ни рассуждали о Серафиме Умиленном, Господь хранил его. Больше ничего не нужно. Последнее мерило. Не знаю, как определить его – предусмотрение, предызбрание, домостроительство? – но славить Бога может только тот, на ком Его печати, и видеть – только тот, кто одно с Ним. И ничего нет слаще таких печатей.
Явление Евфросиния представляла уникальное, удивительное, ни на что не похожее, с элементами юродства, которые многим служили соблазном. Отнюдь не все понимали ее однозначно как святую. Иным казалась ‘замолившейся’, ‘фарисейкой’ – что только мы ни слышали о ней! Сознаюсь, и для меня было многое непонятно в Евфросинии. Но притягательность, обаяние Духа Святого и благодать, от нее исходящая, свет лучащийся были неотразимы. Отойти от нее было невозможно!
Сама старица сказала мне между прочим: ‘Смотри, изменишь мне! Прислушаешься, что говорят – и отойдешь. Сколько чад таких было…’ Я оставался верным и несколько раз в год навещал старицу. Не мог спокойно без нее жить и дышать.
Вся жизнь ее – сплошное чудо. В условиях тоталитарности, оказавшей влияние не только на светскую жизнь, но и на церковную, Евфросиния олицетворяла истинно христианскую свободу, полную бескомпромиссность, завет последней правды. Старица служила доказательством того, что вневременной христианский идеал возможен в любых обстоятельствах – в самые темные, репрессивные для верующих и мрачные для церкви эпохи.
Среди широкого, размашистого, с элементами параноидальной гигантомании земного домостроительства ‘застойных’ времен Евфросиния воистину строила Царство Небесное во внутреннем человеке, возвещала пришествие грядущего Града Небесного. Трепетная старица, олицетворение чистоты православия – его целомудрия, смирения, алкания последней правды, святости и совершенства. Само вдохновение и ревность, трепет подвижничества, вольность странничества, пасхальное блаженство веры, упокоение в ночной молитве при свечах в пещерном храме.
Сумма премудрости
Евфросиньюшка была для меня суммой премудрости Сираха и Екклезиаста, суммой пророков Илии, Елисея, Даниила, Михея и Малахии, иудейских терапевтов и афонских исихастов. Евфросиньюшка была для меня Варсонофием Великим, Иоанном-пророком и отцом-игуменом Саввой Псково-Печерским, которого я искал и не успел обрести – умер старец за два года до начала моих духовных поисков.
Евфросиньюшка воплощала православную ‘гору, тучную и усыренную’ (Пс. 67). Больше не было нужды покупать самиздатовский перевод ‘Добротолюбия’ (тем более не могло быть и речи, чтобы в те времена читать роскошное американское пятитомное издание) или тратить две инженерские зарплаты на 400-страничный томик ‘Аскетических писем’ Макария Египетского. Старица носила и заключала их всех в себе, ибо поставила целью стяжать Святого Духа – и Дух Святой наставлял ее на всякую истину. Ставила и более высокую цель: утешение получать не от матери Евдокии (духовной наставницы своей) и не от схиигумена Амфилохия или архимандрита Иакова в лавре, а от Духа Святого и Пресвятой Девы! И обрела утешение в настоящем и покой в вечности.
Распятый Дух Святой – условие рождения свыше
Дух Святой открыл Евфросинии то, что никогда не открывал ни одному подвижнику или монаху. Евфросиния постоянно напоминала: грехи ей были прощены. Потому и вкусила бессмертие и счастливо миновала врата мытарств и суда Божия.
Грехи прощены – значит, рождена свыше! Как может подобное существо ходить по земле? Каждая ее минута среди грешных – распятие, терновый венец. Ее не понимает никто. Ее молитва воссоздана, и против нее обрушивается вся преисподняя. Ее ревность неизъяснима, поведение не сводится к уставным нормам. Отовсюду гонят…
Внешние гонения – ничто по сравнению с духовными. Распятый Дух Святой – условие рождения свыше. Только по личным ее письмам можно насчитать свыше двадцати случаев смерти и воскресения. Семь раз кричала мне в телеграмме: ‘Умираю, приезжай!’ – и на седьмой преставилась. Кстати, таинственный глагол ‘преставилась’ означает предстала Богу Вышнему, или освободилась от уз земных. Согласно дохристианскому древнеславянскому представлению (духовность Богоотчего двора), смерть праведника – предстание пред милосердными очами Божиими, вхождение в чертоги вечной любви, рождение в жизнь истинную.
Тайна Евфросинии была сокрыта от окружающих. Можно определить ее же термином: истинного духа. Помазанница самого Христа. Несла печати и дыхание Христовы.
Хождение с Евфросинией было блаженно не тем, что старица ревновала о молитве и ночных поклонах с бдением, не ее милыми байками, а тем, что у собеседника, сородного ее духу, создавалось впечатление, что живет во времена Христа. Истинного духа христова и богородичного – единицы, а остальные – какого-то поврежденного, не того. Вроде бы говорят и молятся… но полностью или отчасти отлученные, перевернутые.
Вхождение во Христа, объятие Духом Святым и составляло тайну стяжания Божества как Жениха.
Крест матушки был сокрыт. Не видел никто, даже ближайшая ее келейница, молодая грузинка Наталья из Нальчика. Ее рассказы, похожие на саморекламу, выглядели фантастическими, нереальными. Ее мир мог показаться безумным, и кто следовал ей, бывало, сходил с ума.
Прижмет псалтырь с помянником, скрестив руки на груди, и невесело: ‘Чада мои все больше в сумасшедших домах…’ Понимала соблазн, исходящий от ее видения, и не хотела ни с кем делиться. И оставалась одна. Понимала свое мучительное вероисповедническое назначение – передача печатей Святого Духа. Понимала, что ее путь – юродивый и особенный, исключительный и неповторимый.
Однако стяжание Духа Святого – конечная цель и вершина христианского пути. Поклоны класть не обязательно, Духа Святого стяжать – долг христианина. Каким путем поведет Святой Дух – от него зависит, но прильни, прилепись, сочетайся и возлежи у ног матери Евфросинии, любя ее так, как она отца своего Никифора, как Иоанн Богослов – Спасителя своего и Учителя.
Истовая первосвященница Храма Духа Святого
Десница Божия, которую я увидел над ней, означала особое избранничество и, более того, рукоположение от самого Бога, или непрестанное на ней пребывание Святого Духа. Се знак крещения Духом Святым, крещения в Церкви Благоговейных – благочестивой ветви от Сифа до Нила Сорского и Серафима Саровского – и Евфросиньюшки Мироточивой. Ветвь наследующих золотым венценосцам, солнечным светильникам. Сколько ни тщатся угасить их – не могут. Замирает в земные дни сердечная лучина – возгорается в вечности.
Во времена брежневского маразма удивлялся я одному: огненностолпная святая обитает близ монастыря, где подвизаются духовные, и ни один не видит ее в упор! Более того – гонят, проклинают, бьют ногами в живот, относятся как к последнему ничтожеству, презирают… Насколько мир слеп и церковь глуха! Так прошли и мимо Христа, хотя еще Креститель указывал на Него и призывал народ к покаянию.
Евфросиньюшка явилась для меня столпом богомильского старчества в середине XX века. С виду – старушечка маленькая, едва различимая; на голове – монашеский черный платок, одета во всё черное. Сгорбленная, легкая, летающая…. Великая богомилица, богородица почаевская. На ее худеньком деревянном крестике сияла печать Антония и Макария Великого, Варсонофия, Иоанна пророка, Иоанна Сергиева из Кронштадта. Это был столп, взметнувшийся в небо; град небесный, сошедший на землю. Лавра ею жила и дышала, на ее худеньких плечиках помещалась.
Ее мир, ее сила были столь несовместимы с окружающим миром, что ясно было: Евфросиния – священник, сходящий свыше, который выше всех (Ин. 3:31). Без прошлого и настоящего, без родословной, без отца и матери. Рукоположена самим Отцом Небесным – великий иерей по чину Мелхиседекову, пресвитер духовный, страждущий, хранящий в себе дароносительное сокровище подлинной Церкви.
Рукоположение по чину определено мужам. По духу – может сойти и на двенадцатилетнюю Люсию Фатимскую, и на святую Евфросинию Никифорову, соделав огненным апостолом истинного православия ХХ века наряду с Иннокентием Балтским и соловецкими мучениками.
Истовая первосвященница храма Духа Святого, скольких встреч сподобилась ты в вечности! В земные дни встречалась с каким-то монахом Антонием да игуменом Георгием. А на небесах – собеседница величайших мистиков и пророков.
Живой крестный путь
Общавшемуся с нею передавалась трепетная ревность к поклонам, молитве, монашескому благочестию, ее любовь к Пречистой Деве, вдохновение и творчество духа по преображению естества… С нею отверзлась нам великая тайна о творчестве будущего. И мы постигли, что помимо книжно-кабинетного, умозрительного, предполагающего игру ума (в православном понимании начало порочное, подлежащее исповеданию и удалению), есть творчество духовное, вдохновляемое по самой Книге Жизни в ее знамениях и знаках.
Старица передавала чадам собственное видение мира, брани и отношения к ближним, открывала законы невидимой брани. Атмосфера вселенского странничества, омовения на святых источниках… Не было ни одного человека, самого малого, слабого и жалкого, к которому Евфросиния не отнеслась бы с предельным вниманием и не отдала всё сердце. Скольких простила из числа тех, кто восставал на нее! Раненным своим сердцем вмещала весь мир без исключения, покрывала, омывала… а иным горько пророчествовала: ‘Придет час – бросишь меня’. И действительно бросали, уходили. Одни – по благословению батюшек. Другие не выдерживали послушания. Единицам под силу были ее огненная ревность и аскетизм.
Евфросиния жила по небесным законам, открытым ей ангелом. Почти ничего не поясняла. Псалтырь не толковала. Зачем нужны поклоны – не объясняет, имея при этом учительский талант (учительница по призванию, духовная наставница). Понимала бесполезность объяснений духовного мира логическими доводами. Смирялась перед Богом и всегда довольствовалась тем, что подвижник может взять от нее, не требуя ничего сверх того.
Кто ревностно ей следовал, ходил вместе с ней – тому посвящала сердце. Неотступно молилась, писала письма, интересовалась как родная мать: ‘Ну как ты, чем занимаешься? Ревнуешь ли о Бозе?’
Ее никто не понимал, но бессознательно любили, понимая, что перед ними таинственное существо, пришелица из Царствия. Каждое ее слово было заострено как стрела и благодатно как ангельская манна. Для нее не существовало человеческих аргументов. Могла слету бросить молодым супругам: ‘Спать в разных комнатах и принять обеты чистоты!’ После нескольких минут беседы могла пророчески начертать жизнь на пятьдесят лет вперед.
Как щедро старица выплачивала долги свои Христу, исцелившему ее трижды, семижды, тысячу раз! Не успокоится, пока не вымолит какого-нибудь тридцатипятилетнего с туберкулезом кости, пока не дастся знак: исцелился. И дальше молится, пока тот не обратится и не изберет святую жизнь.
В ее личности потрясала последняя правда. Что от Бога, то и говорила, не считаясь ни с какими последствиями. И правда всегда побеждала. Верный признак старческой благодати: лица в присутствии матушки просветлялись.
Четки не выпускала из рук. Всегда ко всем относилась с равною любовью, начиная от бесконечно любимых ею до ни на что не годных и конченных колдунов,. Более того, в абсолютно дзеновском ключе полагала: ведьма, ‘познавшая’ имеет равную с чистым человеком возможность стать святой. А порой, если горячее возревнует, и превзойти праведника.
Царский жезл и крест – побеждать врагов
Загадочны были ее высказывания. Священник, войдя в алтарь, ‘поставил замок’. Тот – ‘работает’. Этот – ‘посунул’. Стоит в храме прихожанка – ‘люто познавшая, как же ты не видишь?’ Открытый ей невидимый мир был наполнен колдунами, бесами, замками и работниками сатаниными… Но разве в этом суть? Старице был дан царский жезл и крест – побеждать врагов.
Как Богоматерь по вознесении Господа, Евфросиньюшка могла неделями лежать в глухом сарае, согреваться псалтырью в холодном шалашике при температуре минус двадцать. Как жила? Бог весть. Неизъяснимо ходила по земле, еще более непонятно поднималась над землею. Перекрестит воду на святом источнике – становится целебной. Прочтет кафизму псалтыри о болящем сорокалетнем увальне по просьбе его матери, и тот исцеляется. Святая Евфросиния посетит его через неделю – тот ничего не понимает, говорит с ней по-прежнему. Ему и невдомек, кто перед ним!
Вспоминаю ее и приходит на ум: святые – как бы одна семья. Есть что-то общее между всеми. Каждое наставление Евфросинии дословно совпадает с руководствами старцев. Разве не ослеп от слез Франциск Ассизский? Разве не напоминает Евфросиньюшка своим переживанием креста великого католического святого Жана-Мари Вианнея? Учение о православии как о стяжании Духа сближает ее с Серафимом Саровским. Молитвенная ревность, трепетное предстояние на литургии и чудеса, творимые на источниках, исцеления, идущие даже через письма и телеграммы – с Иоанном Кронштадтским…
Так и должно быть. Каждый святой содержит в себе от всех прочих и от самого Христа, вместе с тем являя нечто неповторимое, единственное – живая белая страница в Книге бытия.
Старчество красно своей неоднозначностью, явлением другого, альтернативного христианства, независимого от властей и побеждающего порядок мира. В этом кроется причина запрета на старчество в России в XVIII веке, а на Западе – еще раньше, в Средние века.
Но какова щедрость Небесного Судии! Евфросиния представляла собой умонепостижимый парадокс. Могла, например, сказать: ‘Божия Матерь сегодня каялась передо мной в том, что завидовала моим дарам…’ Можно сойти с ума от подобных высказываний! Но сколь неизъясним суд Божий, если прославляющие по полвека Богородицу монастырские монахи отправляются в ад, а блаженная Евфросиньюшка с ее полубредовыми видениями вроде покаяния перед ней Богородицы царствует на небесах! Сколь непостижимы мерила, сколь таинственны стези! Сияет печать на челе избранника. И что бы ни делал – Господь прославится в нем и прославит его.
Бог подтвердил ее избрание, прославив мироточивыми мощами: живым благоуханием Царствия, райской пажитью, царским ковчегом. Та, которую я знал в земные дни как старицу Евфросинию, ныне – царственная дева, во всеуслышание утверждающая: ‘Я – труба, через которую дует Бог’ (посмертное откровение).
Венец – за крест. Разве я летописец Нестор? Кто возьмет на себя труд описать твое житие?
‘Знаю, что некому, хотя среди чад и писатели хаживают, и актеры, и профессора. Знаю, что некому’. Сама берется за перо и на морозе крупными буквами лаконично пишет о себе. Посылкой прислала потом три сшитых школьных тетрадки бесценных записок о себе. Просила вернуть, другим дать почитать…
Потрясает смещение пространств, времен. Дважды указал мне на нее Бог Отец (‘Се, дщерь Моя возлюбленная, с ней Мое благоволение’) – на паперти Почаевской лавры и с обретением мощей. Дважды одарил: в земные дни и в вечности. Чего же больше? Какое может быть большее благоволение, если плоть бессмертна и более того, мироточит!
Сюда, к ней! Троице-Сергиева, почему же не спешишь, почему презираешь живых святых? Заперли в Кронштадтском храме протоиерея батюшку Иоанна Сергиева, проигнорировали живого Серафима Саровского… не хотели знать и святую Евфросинию. Успела наставить святая ‘простофилюшка’ двоих отставных семинаристов, поваров из почаевской трапезной – и то тайна. Кому ставились на чело и в сердце ее мастерские печати, тех уже не оставляла тоска по Царствию, и мерцали в их молитвенной ночи таинственные окна Никиты Стифата, Федора Студита, преподобного Серафима и юродивого Прокопия Устюжского.
Старица божественной влюбленности
Зачем приходит человек в этот мир? Чего ищет на земле? Горения сердца, огня во внутреннем, крыльев духа! Матушка Евфросиния – олицетворение внутреннего огня божественной влюбленности, небесного радования, неземного, неотмирского дыхания Духа, при котором каждое мгновение жизни превращается в чудо.
Как понимать житие великой старицы? Духовный путь, особые дары. Евфросиния была введена в особый порядок, сверхчеловеческий. Чтобы понять ее, необходимо прозрение ума и сердца, и потому старица была закрыта для одних и явно видна другим. Была (и есть) существом особого порядка – неповторимым, нефиксируемым, как бы сверхтаинственным (если под ‘просто’ таинственным понимать обычную душу человеческую). В ней обитала полнота Духа Святого.
Была старицей любви. Девство – только для того, чтобы влюбляться! Обожала Божество Отца. Обожала горячих. Мне: ‘Я люблю тебя за то, что ты горяч’. И сама была огненная, горячая. Влюблена во Христа, влюблена в Божию Матерь.
Нужно возлюбить Христа до последней степени обожания безумной любовью, чтобы стать христом. И обожать Царицу Небесную, чтобы не отлучалась даже в часы оставленности и пустынножительства. И тогда Богоматерь сходит, пребывает, сочетается.
О, православная Россия! Свет сходит на подвижников и праведников. Небо объяло землю в последние времена. Святые буквально обнимают, лелеют на руках, шепчут на ухо – только услышь. Небо намного ближе современному человеку, чем Люцифер с его картами таро, гаданием и астрологией. Где же Церковь, нашедшая на мир, способная объяснить человеку, как близок ему Бог?